Солдат и Царь. Два тома в одной книге. Елена Крюкова

разношенные боты. Подбитые кожей катанки, сапожки на шнуровке, перепачканные мазутом бурки, лаковые галоши, высокие, под колено, ботинки на кучерявом бараньем меху; и лапти, лапти, много их, так и шлепают по грязи, по снегу, по крошеву вокзального, битого дворницким ломом льда, и опять сапоги – хромовые купецкие, свиные солдатские, с подошвами-гирями, со сбитыми носами, рваными голенищами. За одним голенищем рукоять ножа торчит.

      Михаил тряханул головой и обругал себя. «Вижу черт знает что, брежу».

      Вагон был совсем рядом, и в него, матерясь, лезли люди.

      Солдат рядом с ним сопел как паровоз. Ну да, ремнем утянулся, как сноп, вон как грудь выпятил. Слева наваливался грузный казак. Михаила по ногам била его шашка.

      – Э-э-эй! Ну же! Что вазякаетеся! Живей! Залезай!

      На Лямина надавили сзади, и он чуть не клюнул носом по шапке того, что маячил впереди – увешанного оружием от ушей до пяток не пойми кого, солдата или разбойника: на боку револьвер, на другом – пистолет, весь обкручен, как елка новогодняя, патронной лентой, и еще странные темные бутылки на поясе висят.

      «Бомбы. Эка вооружился! Тот, кто оружьем обвесился, точно смерти боится».

      – Гражданы! Гражданы! Ну вы мне щас ребры сломаети!

      – И сломаем! И сломаем! Недорого возьмем!

      – Давай, давай! Нажми еще! Место-то там есь ищо!

      – Да никаких местов нет уж давно! Только на башки ложиться если!

      – Навались, ребята!

      Бабы визжали. Мужики кряхтели и орали.

      Лямин сам не понял, не помнил, как оказался на вагонной подножке. Рядом с ним, впереди и сбоку, моталось знакомое лицо.

      – Сашка! – крикнул Лямин. – Люкин!

      – Держись, братец!

      Сашка Люкин, белобрысый и дико, как кочерга, худой, слепо и хулигански подмигнул Михаилу.

      Казак грубо наступил Михаилу на ногу. Он скрипнул зубами. Ткнул казака локтем в грудь. Казак его – кулаком в спину. Толкаясь и переругиваясь, они оказались внутри вагона. Духота давила хуже людской плоти. Солдат Люкин хватал воздух ртом.

      – Братцы! Выбивайте окна!

      – Черт! В декабре-то! Как двинемся – полегше будет!

      Лямин ощупал револьвер на боку. Кобура не расстегнута; ремень не срезан. Не украли, и слава Богу.

      – Эй! – крикнул Люкин. – Отряд! Все здеся?!

      Нестройно, там и сям, отзывались, взлетали голоса.

      – А командир наш?!

      – Здесь командир! – кричали из набитого людьми тамбура. – Слушай мою команду! Всем свободные полки – занять!

      Громкий хохот был этому голосу ответом.

      – Да! Займешь, держи карман шире!

      – Так все и растопырились, нам места уступать!

      – А ты, саблей, саблей взмахни! И прогони! Испужаются!

      – Обделаются…

      – Га-га-а-а-а-а!

      Бабы сидели, глядя мрачно, исподлобья, крепко прижимая к себе корзины, что-то там внутри корзин мягко, скупо оглаживая. «Кто живой там у них, что ли? Да что не клекочет,