Солдат и Царь. Два тома в одной книге. Елена Крюкова

что никаких таких лагерей на Новой Земле не было, ни на острове Вайгач, ни на острове Колгуев. И что все это сочинения досужих репрессированных, желающих, чтобы как можно больше было в прошлом секретного дикого страдания. Однако мой прадед Павел там, в новоземельском лагере, доподлинно сидел.

      Всю войну с фашистом они просидели там, на мертвом Севере, где белые льды и красные жуткие закаты. Где медленно колыхается, варится серое ледяное олово моря. Они шили для Советской Армии тулупы и валяли валенки. Валеночки…

      И убили Павла Ефимыча, прадеда моего, при попытке побега. Бежал вместе с другом. Сухарей тайком насушили, хранили под старой лодкой. Этому самому другу бежать удалось, а Павла подстрелили. Часовой, с вышки, стрелял метко. Друг снял у Павла с груди темный, позеленелый крест. На себя надел. С двумя крестами шел. Добрался до Волги, до Костромы. На барже плыл, милости ради. Донес до Самары. Отдал дочке, Наталье Павловне.

      Я смутно вспоминала бормотанье бабушки: «Сидел на кухне… столы газетами покрыли… как раз пост, пирожки с картошкой матушка испекла… Крест у меня на ладони лежал, я его слезами обливала… А этот человек, царствие ему небесное, до нас добрался, как хорошо, последнюю весточку принес…»

      И хорошо, ясно помнила я – на шее у бабы Наташи, на груди, чуть ниже яремной ямки, тяжелый медный крест, слишком тяжелый и большой, неженский. Такие нательные кресты носили служилые и торговые люди, солдаты, крестьяне. Мужики. Я залезала к бабушке на колени и трогала этот крест пальцем. Он не холодил палец, а странно обжигал.

      Сейчас думаю: вот он носил крест, Павел Ефимыч. В Бога – верил. Тогда все верили. Нельзя было иначе. И все же поднял руку на царей. На своих царей.

      …нет, не поднял… не стрелял…

      …сейчас уж не встанет из могилы и не расскажет, как оно все было.

      …Да тогда они уже не своими были, цари-то. Они уже были чужаками в поменявшей одежду стране.

      Новое платье России сшили, красное.

      Стрекотала швейная машинка.

      Текла красная ткань из-под грубых родных рук.

      Кровь родная, люди родные, – а цари чужие.

      Немцы. Немчура. Чужие. Немые. Иные.

      Представляла, как прадед Павел стоит, солдат, с ружьем наперевес, и ружейный ствол – на царя наставляет. Может, это он и убил последнего царя?

      Честь убить царя пытались присвоить многие. Цареубийца, это же навсегда в истории! Называют разные фамилии. Разные люди пишут на эту тему мемуары. Так до сих пор никто и не знает, кто это сделал.

      Когда начинается революция или война, нет правых и виноватых. У каждого своя правда, и он борется за нее.

      Бабушка рассказывала не только о человеке, донесшем до семьи Павла Еремина его нательный крест; а еще об одном друге. С ним Павел Ефимыч вместе служил в красном отряде в Екатеринбурге.

      Этот друг был не только прадеда друг. Но и бабы Наташи друг, так я понимала.

      Потому что она так ласково и в то же время