Конверт из Шанхая. Владимир Кузьмин

те, кому предстоит вести следствие. А вот то, что я сама не поняла до конца и что вертится у меня в голове, может, никто и не увидит, не почувствует, не заметит. Надо сосредоточиться и наконец начать соображать. Нож… Нож! И ни капли крови! Странно? Еще как!

      Я присела и взглянула снизу. Рукоять орудия убийства не соприкасалась с телом, и оказалось возможным разглядеть крохотный фрагмент его железной части. Он был круглым. Как толстая игла. Где-то я видела похожее и даже название этому есть. Шило! Где видела? У скорняка, когда мне шили шубку. У сапожника видела. Но у сапожника шило было квадратным в сечении. И оба этих инструмента выглядели, как и положено выглядеть рабочим инструментам. Здесь же все, прежде всего рукоять, никак не вязалось с таким понятием, как работа. Конечно, шило возможно использовать где-нибудь в канцелярии, для подшивания документов, и рукоятка в этом случае может быть красивой и даже изящной. Но эта слишком уж хваткая, удобная для руки, как у оружия. Ладно, ничего умнее по этому поводу уже не сообразить.

      Что еще меня смущало? Папка? Да! Она закрыта, но выглядит пустой. Зачем брать в дорогу пустую папку? Незачем! Значит, в ней что-то было. Может, этого «что-то» было совсем немного и оно так и лежит там, внутри папки? Но может быть и наоборот.

      Было еще что-то неуловимое, но я так и не поняла. Глянула на костюм, висящий на вешалке. Дорогой костюм солидного мужчины с солидным капиталом. Насколько это было возможно с порога, заглянула на багажную полку – чемоданы вроде на месте. Попробовала вспомнить, были ли у Михаила Наумовича перстни или другие украшения, но не вспомнила ничего, кроме часов с цепочкой. Кажется, и заколка для галстука была у него без всяких камней, хотя сделана была изящно, в форме пера.

      Да, еще одно! Под столиком лежит абака. То есть счеты. Небольшие, с костяшками из светлого и темного янтаря. Тоже не бог весть какая ценность, но и не копеечная безделица. Впрочем, несессер на ее фоне – настоящее сокровище.

      Все. Если бы не ощущение еще чего-то недопонятого, недоосознанного, то было бы уж точно все. Но глазеть дальше смысла не было, и я сделала полшага назад.

      – Врач в поезде есть? – спросил Иван Порфирьевич.

      – Никак нет, – уверенно ответил проводник, но покосился на начальство, мол, не влез ли поперед батьки. Начальство махнуло рукой и подтвердило:

      – Нету докторов. Среди пассажиров тоже.

      – Придется смерть подтверждать мне. Вы входили?

      – Как можно? Я хоть и перепугался, но сообразил, что входить будет самым последним делом.

      – Тогда дайте мне полотенце. Можно несвежее, мне под ноги постелить, чтобы, не дай бог, не затоптать что-то.

      Полотенце объявилось в мгновение ока и было постелено на пол. Господин товарищ прокурора аккуратно шагнул на него. Склонился к покойному, коснулся пальцами руки, затем шеи.

      – Прошло часа два, не меньше, – сказал он нам, не оборачиваясь. – Но вполне возможно, что больше.

      Иван Порфирьевич присел на корточки, чтобы тоже, как и я за минуту до него,