Конверт из Шанхая. Владимир Кузьмин

все ж таки не стал говорить громко, а шагнул в купе и, наклонившись к голове господина Еренева, тихо, но не скрываясь уже от нас, сказал трагическим голосом:

      – Земляка вашего убили! Ну банкира… – он оглянулся за помощью к проводнику.

      – Господина Соболева, стало быть, – подсказал тот и перекрестился.

      Такие слова доходят до ума не сразу и не вдруг, а потому и мы их осознали спустя несколько мгновений. И тоже осенили себя крестным знамением.

      – О господи! – вырвалось у дедушки. – Неужто до смерти?[26]

      – Не могу знать.

      – То есть как не могу знать? – возмутился товарищ прокурора.

      – Так мы за тем к вам и обращаемся, что до конца-то не знаем.

      – Эх, да что ж такое творится? Ведите уже к месту происшествия.

      Мы все трое поднялись со своих мест, Иван Порфирьевич взглянул на меня и дедушку, секунду поразмышлял, нужно ли нам идти вместе с ним, после кивнул в знак согласия.

      – Погодите, – обратился он к проводнику. – Коротко и ясно скажите, что произошло такого, что вы решили про убийство?

      – Так я открыл двери-то, а он с ножом в груди! – сообщил проводник и снова перекрестился.

      – Зачем же вы открывали?

      – Так господин Соболев еще с вечера велел ему на это время ванну приготовить – еще сокрушался, что только в такую рань возможность имеется, а на позже все занято, – и предупредил, что спит он крепко, но разбудить его нужно неукоснительно и обязательно.

      – Все ясно! – перебил его Иван Порфирьевич, потому что все действительно было ясно настолько, что продолжать не стоило. – Пройдемте, господа.

      И мы пошли по пустому коридору в вагон первого класса. У нужной двери проводник чуть замешкался, отыскивая в кармане ключи, а господин Еренев его подбодрил:

      – Это вы очень правильно поступили, что дверь сызнова заперли.

      Проводник чуть приободрился, быстро извлек найденные ключи и открыл дверь. Получилось так, что дверь, будучи открывающейся в сторону коридора, отрезала меня от самого входа, и мне ничего не было видно. Еренев это заметил и сказал:

      – Даша, давайте так поступим, я первым гляну, что да как, и уж потом решу, стоит ли вам это видеть?

      – Конечно, – согласилась я.

      И в самом деле, зачем я сюда отправилась? Что за зрелище предстанет за этой дверью? Возможно, такое, что я и сама его увидеть не пожелаю.

      – Дарья Владимировна! – позвал Иван Порфирьевич. – Идите сюда.

      Дедушка и проводники посторонились, давая мне место, потому как Иван Порфирьевич звал меня не в само купе, а лишь к его дверям.

      – Раз уж пришли сюда, так взгляните. Вдруг ваш острый взгляд да способности ваши и здесь пригодятся.

      Купе, в сравнении с нашим, казалось чуть просторнее. Возможно, оттого, что в нем не было верхней полки. Ею, видимо, могла послужить откидная спинка нижнего дивана, поднимаемая на специальном устройстве. Зато диван этот уж точно был шире наших. В остальном, если отвлечься от цвета деревянных рам и прочих

26

Слово «убить» употреблялось не только в современном значении, но и в смысле нанесения ран или увечий. Так что вопрос Афанасия Николаевича обоснован и отнюдь не курьезен.