Белый Шанхай. Эльвира Барякина

иммигранты стали выходить на трудовой рынок в китайском городе. Сгребали сено, оставшееся после кормления буйволов и лошадей, и устраивались на нем в ожидании нанимателей. Цену за поденный труд писали мелом на подошвах ботинок: те, кто послабее, просили двадцать пять центов, молодые и сильные замахивались аж на доллар. Китайские подрядчики ходили между вытянутых ног и после нещадной торговли уводили с собой рабочую силу.

      Трагическое и величественное зрелище: сотни людей продавали себя в рабство, на самую тяжелую каторгу, и были счастливы, когда на них находился покупатель. Они и рады были бы найти что-то получше или получить новую специальность, но на учебу нужны силы и время. А когда ты вкалываешь с утра до вечера, про книжки можно забыть. Да и откуда их взять? – они денег стоят. Впрочем, большинство иммигрантов все равно не могло их прочесть: в Шанхае не продавались учебники на русском языке.

      Клима взяли на кожевенный завод – так назывались несколько сараев, стоящих среди гор мусора и склизких отходов. Земля вокруг была выжжена от химикатов; от бассейнов, где вымачивались свиные кожи, поднимались зловещие испарения, а запах гнилья стоял такой, что мутилось в голове.

      Хозяин велел Климу и другим поденщикам вытаскивать шкуры и соскабливать с них полуразложившуюся шерсть. Невозможно было поверить, что из белесой сопливой дряни, к которой и прикоснуться-то страшно, однажды выйдет дамская сумка или изящный башмачок.

      Известковая пыль поднималась в воздух и заслоняла солнце. Вскоре лица и одежда рабочих покрылись тонким белым налетом – будто их вываляли в муке. Бледные фигуры двигались, как призраки в клубах дыма и испарений – махали крючьями, перетаскивали стопки шкур и волокли тяжелые баки с красителями.

      Китайцы посмеивались над Климом:

      – Вот теперь ты стал настоящим белым человеком!

      – На себя посмотрите! – огрызался он.

      Вечером, когда все собрались перед кассой, к распахнутым воротам подкатил сверкающий лаком автомобиль, из которого вышла молодая, высокая, чуть сутулая дама с продолговатым узким лицом и светло-карими миндалевидными глазами. Она была наряжена в маленькую французскую беретку, мужские ботинки с замшевым верхом и дорогой клетчатый костюм, который ей совершенно не шел.

      Запах гнилья настолько ошеломил ее, что она спала с лица. Рабочие загоготали.

      – Тут кто-нибудь говорит по-английски? – громко спросила дама.

      Ей не ответили. Китайцы смотрели на нее, как на глупую курицу, которая сама попросилась в суп: тут ненавидели богатых иностранцев.

      – Я журналистка, – представилась дама, поправляя выбившийся из-под беретки русый локон. – Я работаю в газете “Ежедневные новости Северного Китая”, и мне надо написать статью о детях, работающих на вашем заводе.

      Клим молча разглядывал ее: журналистка – надо же… Оказывается, такая профессия еще существует.

      Он показал ей на стайку чумазых мальчишек, сидевших у забора:

      – Вон ваши герои.

      – О, спасибо! – обрадовалась она. – Вы не могли