Петроград. Никита Божин

И среди низких слоев все сплошь не интеллигенция, и пусть не по своей вине, Нечаев тогда об этом и не думал, главное сама суть, сам факт явления. Рабочая бедная масса открылась для него с самой печальной стороны, и тогда он решил, что теперь понял ее. Во второй раз. И снова Нечаев ошибался. Но именно эти понимания и нахождения среди людей подтолкнули его к своей идее «социальной брезгливости». Она определяла широкое понятие, выраженное не мизантропией как проявлением, а простым пониманием людей. Не тем, когда их беспричинно или даже обоснованно ненавидишь, противопоставляешь себя им или, несправедливо возвысившись, обосабливаешься от толпы, презирая ее, но, не зная, почему. Это состояние его скорее представало противоположностью тому, когда, будучи всю жизнь у вершин и зная только хорошее, человек думает, что любит и понимает нищету, даже делает попытки как-то выразить свои заблуждения, а все от непонимания. Нечаев мыслил шире, и многие политические, социальные и даже национальные массы, которые он не любил, таковыми стали по той причине, что он всех их, в разной степени, знал.

      Одни печальные мысли и занимали его голову, в то время как путь на Малую Дворянскую к мастерской не оказался примечателен ничем особенным. Улицы заполняла все та же разношерстная толпа и во взорах многих из них читалась усталость, тоска и тревога. Другие взоры пылали ярким огнем, иные смотрели пьяными глазами, даже когда алкоголь оказался под запретом, напиваться научились очень многие. Где-то кричали, где-то молчали, и все вокруг держалось сумбурно, суетно и неприятно на «вкус» Нечаева. На улицах мельтешили дети – невольные свидетели происходящего кругом. И что только может отложиться в их головах, в их восприятии и кем они станут, когда улицы полны крови? Страх или ненависть, а может жесткость – особо больше нечего впитывать человеку во времена безумия. Часть из этого общества одержима звериной жаждой крови, все они хотят быть частью страшной толпы, и дети видят это, чувствуют и впитывают. Каждый из мальчишек уже обречен, и если сам он окажется сильнее, и даже под таким напором сохранит в себе человечность, не утонет в пороке, не пустившись самой легкой дорогой, он все равно никогда не сможет забыть эти улицы и что на них творилось.

      Пройдя малую часть пути, Алексей Сергеевич увидел привычную картину – солдаты торговали по улицам табаком. Сами табачные изделия ныне сделались страшным дефицитом – кто бы мог ждать такого – и купить их привычно в магазине делалось все труднее, зато бесчестные солдаты продавали его, да с ценой, что не всякий мог себе позволить, даже если очень хотелось. Вот один молодец, худощавый, светловолосый, с пустыми глазами, скуластый и небритый продает табак по 27 рублей за фунт, о чем смело говорит. Безобразие! Алексей Сергеевич лишь с тоской поглядел на этого торговца да пошел дальше, не желая задерживаться здесь. Этот вопрос цен и дефицита очень тревожил не только его, но всех