Петроград. Никита Божин

толпы, как куклы, над которыми не верховодит никто, (а может и есть некто) и все эти маски бредут ровной толпой, и на их белых лицах лишь оскал и кровавые очи. И что среди всего этого люди к городу даже не привыкшие, не жившие здесь, не знавшие ни обычаев, ни масштабов, ни людей? Город сам по себе зол и враждебен, неприветлив и неуважителен. А что есть город? Дома его, улицы, учреждения, история? Город – это люди всего лишь, а вот городским камням ни до чего дела нет. А с людьми очень сложно.

      Он поднялся к мансардам, и осторожно постучал в дверь Полеевых. И к удивлению, в первом часу ночи они не спали и открыли дверь, хотя в ладони у Федора Федоровича крепкой хваткой зажат молоток, должно быть где-то украденный. Откуда, в конце концов, у него молоток? Глядя в лицо Федору, и с любопытством посматривая на крепкий хват ладони, Нечаев подумал: «Не смотри, что улыбаются и делают вид, что так запросто гуляют и живут. Осторожничают тоже, боятся».

      – А что это вы с молотком? – любезно осведомился Нечаев, как будто даже невзначай, но с тонкой издевкой.

      – А что это вы стучите ночью? – в той же шуточной манере ответил Полеев, хотя и понял, что выдал себя, развеяв долго сохраняемый образ спокойствия и легкости.

      Нечаев извинительно положил руку на плечо Полееву и просил войти.

      – Не держитесь за все это, – подвел итог длинной речи Нечаев, когда объяснил молодежи свою позицию на все происходящее. – Вы не видели город другим. То, что с ним теперь – это болезнь, это не его состояние. Не для того воздвигали столицу. Вам лучше не знать этого, вам лучше сбежать.

      Полеевы с удивлением смотрели и слушали. Нет, они не глупы, все видели и слышали, но удивлялись, почему взрослый человек приходит с таким очевидным, и даже повседневным, советом. Зачем он учит их, как быть? Они сами видят, слышат и знают, но пока не хотят уезжать.

      – Но вы не понимаете, вы погибнете! Ваша молодая семья исчезнет, город перемелет. Вы же ходили по улицам и площадям, вы же видели людей. И после вы различаете здесь какие-то надежды? – просто негодовал Нечаев.

      – Всем теперь нелегко, но столько людей живет, справляется, даже место радости находят, – серьезно ответил Федор Федорович и слегка обернулся назад, к жене.

      – Люди по привычке живут. Они, видите ли, родились здесь, им проще. Так почему вы мучаете себя нахождением здесь, в очаге? – тоже глянул куда-то за спину Федору Полееву Нечаев.

      – Но мы и не страдаем. Мы пробуем жить, – собеседник противился словам Нечаева.

      – Пробуете? У вас есть другое место, там ведь, наверняка, лучше, спокойнее.

      – Спокойнее, может быть, но не лучше.

      – Но спокойнее, – упирал на этот аргумент Алексей Сергеевич.

      – Но не лучше. От чего же все теперь едут в столицу, или Москву? Оттого что жизнь другая. Вы не бывали в Орловской губернии?

      – Я, знаете, нигде особенно не бывал. В Гельсингфорсе бывал и в Шлиссельбурге,