Смок Беллью. Смок и Малыш (сборник). Джек Лондон

теперь держись, – добродушно посмеивался Малыш. – Прочь с дороги ты, молокосос, и поучись у старших.

      Каждые полчаса они сменяли друг друга, устанавливая по очереди рекорд быстроты. Разговаривали они мало. Им было тепло, потому что они шли быстро, но дыхание застывало у них на губах. Они почти беспрерывно терли рукавицами нос и щеки. Достаточно было не растирать лицо одну минуту, как щеки и нос начинали неметь, и требовался новый энергичный массаж, чтобы ощутить обжигающее покалывание вернувшегося кровообращения.

      Часто им казалось, что они уже обогнали всех, но впереди неизменно обнаруживались путники, вышедшие из города раньше. Некоторые пытались не отставать от Смока и Малыша, но это никому не удавалось, и, пройдя милю или две, обескураженные соперники постепенно терялись во тьме позади.

      – Мы всю зиму в дороге, – объяснял Малыш, – а они раскисли, сидя возле печки, и туда же – хотят состязаться с нами! Другое дело, если бы они были настоящие старатели. Настоящий старатель умеет ходить.

      Смок зажег спичку и посмотрел на часы. Больше он не повторял этого: мороз с такой злостью накинулся на его пальцы, что прошло полчаса, прежде чем они согрелись.

      – Четыре часа, – сказал он, надевая рукавицы. – Мы обогнали уже триста человек.

      – Триста тридцать восемь, – поправил Малыш. – Я считал. Эй вы там, уступите дорогу! Дайте возможность идти тому, кто умеет ходить.

      Это относилось к выбившемуся из сил человеку, который еле плелся впереди, загораживая дорогу. Этот да еще такой же были единственными неудачниками, которые попались им на пути, потому что Смок и Малыш двигались почти впереди всех. Об ужасах этой ночи они узнали только впоследствии. Обессиленные люди садились в снег, чтобы отдохнуть немного, и больше уже не вставали. Насмерть замерзли только семеро, но сколько ампутаций ног, рук, пальцев было произведено в доусонских больницах на следующий день! Ночь великого похода на ручей Индианки была самая холодная за всю эту зиму. На рассвете спиртовые термометры Доусона показывали семьдесят пять градусов ниже нуля. Участники того похода были большей частью новички и не имели представления о том, что такое мороз.

      Через несколько шагов наши путники обогнали еще одного ходока, выбывшего из строя. Северное сияние, яркое, как прожектор, охватило полнеба, от горизонта до зенита. Он сидел у дороги на глыбе льда.

      – Вперед, сестрица! – весело крикнул ему Малыш. – Шевелись, а не то замерзнешь.

      Человек ничего не ответил. Путники остановились, чтобы выяснить, отчего он молчит.

      – Твердый, как кочерга, – объявил Малыш. – Толкни его, и он переломится пополам.

      – Дышит ли он? – Смок снял рукавицу и сквозь мех и фуфайку попытался нащупать сердце.

      Малыш открыл одно ухо и приложил его к оледенелым губам человека.

      – Не дышит, – сказал он.

      – Сердце не бьется, – сказал Смок.

      Смок натянул рукавицу и долго хлопал рука об руку, прежде чем решился снова снять рукавицу и зажечь