На горах. Павел Мельников-Печерский

разинули от удивленья, когда, пересчитав чурочки, увидели, что целых сорока копеек не хватает. Опять зачались толки да споры, куда сорок копеек девались.

      Сладились наконец. Дядя Архип робко подошел к казенке и, став в дверях, молвил сидевшему за лепортицей приказчику:

      – Батюшка, Василий Фадеич, прикажи слово молвить.

      – Чего еще? – с досадой крикнул приказчик. – Мешаете только! Делом заняться нельзя с вами, буянами.

      – Да я все насчет того же, порадей ты об нас, помоги в нашей беде, – говорил дядя Архип.

      – Сказано ведь вам; так нет, лезут!

      – По рублику бы с брата мы поклонились вашей милости – шестидесятью целковыми… Прими, сударь, не ломайся!.. Только выручи, Христа ради!.. При расчете с каждого человека ты бы по целковому взял себе, и дело бы с концом.

      – Ишь что еще вздумали! – гневно вскликнул приказчик. – Стану из-за такой малости я руки марать!.. Пошел прочь!.. Говорят тебе, не мешай.

      – Ты, Василий Фадеич, не гневись. Скажи свою цену. Бог даст, сойдемся как-нибудь, – не трогаясь с места, говорил дядя Архип.

      Замолк Василий Фадеев, стал писать свою лепортицу, а дядя Архип не отходит от дверей казенки.

      – Полтораста! – впо́лголоса пробурчал приказчик после короткого молчанья, кладя перо и глядя в упор на дядю Архипа.

      – Не многонько ли будет, Василий Фадеич?.. – посмелей прежнего заговорил дядя Архип. – Пожалей нас хоть маленько, не под силу будет такой суймой[73] нам поступиться твоей милости.

      – Полтораста, – еще тише промолвил приказчик и снова взялся за перо.

      Помялся на месте дядя Архип. Протягивая в казенку руку, сказал:

      – Так и быть, куда ни шло, получай три четвертухи, семьдесят пять целковых, значит.

      Молчит Фадеев.

      – Будет с тебя, милый человек, ей-Богу, будет, – продолжал Архип, переминаясь и вертя в руках оборванную шляпенку. – Мы бы сейчас же разверстали, по скольку на брата придется, и велели бы Софронке в книге расписаться: получили, мол, в Казани по стольку-то, аль там в Симбирске, что ли, что уж, тебе виднее, как надо писать.

      – Сколько вас? – не поднимая с бумаги глаз, спросил приказчик.

      – Шестьдесят человек, – ответил дядя Архип.

      – По два целковых с брата, – чуть слышно проговорил Василий Фадеев.

      – Нет, уж ты сделай такую милость, возьми три четвертухи, пожалей нас, родимый, ведь кровь свою отдаем – ты это подумай, – умолял дядя Архип.

      – Как задержат у водяного да по этапу домой погонят, так не по два целковых убытку примете, – шепотом почти сказал Фадеев.

      – Да, оно так-то так, что про это говорить. Вестимо, больше потерпишь, да уж ты помилосердуй, заставь за себя Бога молить… Ведь ты наша заступа, на тебя наша надежа – как Бог, так и ты. Сделай милость, пожалей нас, Василий Фадеич, – слезно умолял дядя Архип приказчика.

      Сладились наконец. Сошлись на сотне. Дядя Архип пошел к рабочим, все еще галдевшим на седьмой барже, и объявил им о сделке. Тотчас один

73

Сумма.