Божественный глагол (Пушкин, Блок, Ахматова). Виктор Есипов

здесь характеристика Пестеля полностью совпадает с нашим представлением о нем, изложенным в давней работе об историческом подтексте «Пиковой дамы»[143]. Более того, эта характеристика Пестеля подкрепляет наше (не высказанное в упомянутой работе за отсутствием хоть какого-нибудь обоснования) предположение, что эпиграф к главе VI повести, возможно, метит в Пестеля: «Нотте sans moeurs et sans religion!» (VIII, 243).

      Пушкинская дневниковая запись впервые опубликована в 1881 году в «Русском Архиве»[144], до выхода «Записок», но в ней не упоминаются ни Дибич, ни Скуляны. Значит, и это сообщение (рассказ о Пестеле) не могло быть почерпнуто из указанного печатного источника.

      Несомненный интерес представляет запись об «Арионе»:

      «…Арион (Пушкин. – В. Е.) был очень опечален, хотя и спасся сам от крушения; в заключение он прочитал мне наизусть французские стихи об Арионе:

      Jeune Arion, bannis la crainte,

      Aborde aux rives de Corinthe;

      Minerve aime ce doux rivage,

      Periandre est digne de toi;

      Et tes yeux у verront un sage

      Assis sur le trone d’un roi.

      (Юный Арион, изгони из сердца страх,

      Причаль к берегам Коринфа;

      Минерва любит этот тихий берег,

      Периандр достоин тебя;

      И глаза твои узрят мудреца,

      Восседающего на королевском престоле.)

      Он прибавил: “Тот, кто говорил со мною в Москве как отец с сыном в 1826 году, и есть этот мудрец”. Как он оригинален; после этих слов лицо его прояснилось, и он сказал: “Арион пристал к берегу Коринфа”» (С. 214–215).

      Текст этот в свое время приводился Лернером в комментариях к пушкинскому стихотворению «Арион» в Венгеровском издании собрания сочинений Пушкина[145].

      Как нам удалось установить, процитированные стихи об Арионе принадлежат П.-Д.-Э. Лебрену (1729–1807). Сочинения его «были хорошо известны молодому Пушкину»[146]. Знакомство с поэзией Лебрена прослеживается в ряде пушкинских стихотворений лицейской поры: «Монах» (1813), «Рассудок и любовь» (1814), «Осеннее утро» (1816), «Сон» (1816)[147]. Таким образом, приведенный фрагмент «Записок» вполне достоверен и представляет для нас несомненный интерес, хотя тон изложения оставляет ощущение некоторой нарочитости.

      Столь же важны для нас смирновские записи, касающиеся «Евгения Онегина», например о «вербном херувиме»:

      «Одного очень важного красавца великий князь Михаил Павлович называл: Тарквиний гордый. Другого красавца: Вербный херувим, и Пушкин ему сказал: “Ваше высочество, подарите мне это, эпитет такой подходящий”. Великий князь ответил: “Неужели? Дарю, и не стоит благодарности; неужели эпитет верный?” Пушкин ответил: “Дивный, С. именно вербный херувим!”» (С. 30).

      В строфе XXVI главы восьмой читаем:

      В дверях другой диктатор бальный

      Стоял картинкою журнальной,

      Румян, как вербный херувим,

      Затянут, нем и недвижим…

      К сожалению, комментаторы романа до сих пор не знают, кого запечатлел здесь Пушкин. Быть может, выяснить это поможет приведенный фрагмент «Записок».

      Имеет

143

Есипов В. М. Исторический подтекст в повести «Пиковая дама» // Есипов В. М. Пушкин в зеркале мифов. С. 206–223.

144

Бартенев 77. 77. Эпизод из деятельности Пестеля // Русский Архив, 1881. II, 32. С. 495.

145

Библиотека великих писателей. Пушкин. Т. IV. СПб., 1910. С. XXXVIII.

146

Пушкин А. С. Стихотворения лицейских лет 1813–1817. СПб.: Наука, 1994. С. 622.

147

См.: Пушкин А. С. Стихотворения лицейских лет 1813–1817.