На Банковском. Сергей Смолицкий

мой друг, я и теперь с тобой

      -Такой далекой, близкой и вчерашней.

      Вот я стою, так крепко руки сжав…

      Одно осталось – погасив желанья,

      Готовить зелье из целебных трав

      Для братского холодного свиданья.

      Расставаясь, Соня попросила Мишу разыскать в Москве ее родственницу, Женю Лурье, которая в 1917 году приехала из Могилева учиться живописи. Миша подал запрос в адресный стол и вскоре познакомился с молодой художницей. Они оба любили музыку и поэзию. Она была умна, красива и талантлива – Миша не мог не влюбиться. Сам он спустя много лет писал:

      Мы очень быстро и крепко подружились. Я стал часто бывать по вечерам в ее комнате в большом доме на Рождественском бульваре, я читал ей стихи, которые помнил в великом множестве – Блока, Ахматову и, конечно, Пастернака. В начале осени дядюшка мой стал устраивать в подмосковный санаторий на станции Пушкино мою сестру Нюту. Я нажал на него, и вместе с Нютой он устроил туда же и Женю. Время от времени я навещал их там. И однажды, когда мы с Женей сидели на скамейке в санаторном лесу, я прочитал ей два моих стихотворения (увы, далеко не блестящих), которые были посвящены ей. Одно из них «Портрет»:

      Да, в сумерки яснее все улики.

      В такие сумерки. И ясно в этот час:

      Лишь на полотнах мастеров великих

      Есть женщины, похожие на Вас.

      Одни из тех, о ком столетья пели

      И за кого на смерть, ликуя, шли,

      На плаху шли и гибли на дуэли

      Поэты и мечтатели земли.

      Ах, все они давно лежат в могилах,

      И только Вам – стучаться у дверей,

      Чтобы искать своих родных и милых

      В каталогах картинных галерей.

      Когда я кончил, Женя как-то погрустнела и сказала ласково и непреклонно: «Миша, мы с вами останемся друзьями. Вы меня поняли?»

      Я понял. И вскоре мы попрощались, я поехал в Москву.

      Обратная дорога после этого разговора – еще одно стихотворение (по-моему, одно из лучших у Миши).

      Эта боль – как туго затянутый пояс -

      До конца, до последней петли.

      По пригородам волочащийся поезд,

      Пустые платформы, плетни.

      И, врезан в тоску, и в вагонную давку,

      И в небо – далеким крестом

      Тот вечер, когда о судьбе моей справку

      Мне выдал Адресный стол.

      В залог, что с другою душой неразрывно,

      Как рельсы, склепают, свинтят

      Сообщники – Бог, захлебнувшийся в ливнях,

      И дачный погромщик – Сентябрь.

      Так надо, так, верно, кому-то угодно.

      Чтоб день был дождем пропылен,

      Чтоб лето казалось уже – земноводным

      Седых, допотопных времен.

      И плыли назад полустанки и поле,

      Мосты, огороды в селе,

      Чтоб кто-то – разбужен вагонным контролем

      В агонии шарил билет.

      Ищите! Ведь это душа моя – биться

      По стеклам, по лавкам устав, —

      Сдалась и с обратным билетом сонливца

      Вскочила на встречный состав.

      Вечер слезится в окне запотелом,

      Вместе со мною роняя