На Банковском. Сергей Смолицкий

сентября 1920 года Мишу освидетельствовали повторно, но освободили уже по статье 17. Я не искал тогдашнего расписания болезней, и причины Мишиного освобождения от службы не знаю. Как не знаю и того, была ли эта причина настоящей или призывник умело «косил» от военной службы, пользуясь квалифицированными советами дяди.

      Вернуться домой они смогли только после взятия Крыма красными, пробыв «в командировке» больше года. Однако почему-то родственники двинулись разными путями: Абрам Соломонович поехал на поезде, а Миша – морем, на старой, романтического вида парусно-моторной шхуне «Риск». В итоге Залманов оказался в Москве 14 ноября 1920 года, а Миша пережил новые приключения. Название судна оказалось пророческим: начавшийся шторм больше недели мотал потерявшую управление шхуну, а после его окончания оказалось, что паруса порваны, а двигатель не работает. Пережив целый ряд мытарств, переболев двусторонним воспалением легких, Михаил Штих попал в Москву только в конце зимы 1920-21. Несколько месяцев родные ничего о нем не знали. Когда он вернулся, его долго мыли (как он сам говорил, третьей водой еще можно было заправлять авторучки), а потом два врача – отец с дядькой – провели тщательнейший осмотр вернувшегося блудного сына. «Счастлив твой бог, Михайла», – резюмировал дядя.

      Миша тоже в молодости писал стихи. Пережитое приключение описано им в стихотворении «Шторм»:

      Все случилось очень просто:

      Замутилась бирюза,

      Налетел порыв норд-оста

      И – в лохмотья паруса!

      Оглушил шальным ударом,

      Сбрызнув веки снопом искр.

      Разве эта шхуна даром,

      Сослепу зовется – «Риск?»

      Вспомнишь ты и мать, и друга,

      Жизнь и ту, что жизнью звал,

      И опять – матросов ругань,

      И опять – за шквалом шквал.

      Думал – прямо в руки счастье?

      Может, скажешь – свет не мил?

      Гнется борт, и рвутся снасти,

      Мачту крепче обними!

      Где-то на другой планете

      Есть и кров, и порт, и мол.

      Может быть. Утешься этим!

      И когда в неверном свете

      На корму ползущий холм

      Рухнет – Поверни иначе:

      Скатерть, стол, уют, тепло.

      Там тебя, тревогу пряча,

      Ждут и плавят лбом горячим

      Запотевшее стекло.

      И – назад: огонь в гортани,

      Жажда, грохот, стужа, темь.

      Гибель? Защитись бортами!

      В мачту! Кровь из-под ногтей!

      И – стрелой, черпая краем,

      В самый тихий в мире порт.

      Эй! Все к трюму! Погибаем!

      Груз за борт!

      Великий лекарь

      Через год после возвращения из Крыма Залманов навсегда покинул Россию. Сам он описывал свой отъезд так:

      В ноябре 1921 года, когда накопилось у меня сознание неполности моих знаний, я поделился моим нравственным состоянием с Владимиром Ильичом. Он спросил меня: «А если Вам дать возможность выехать за границу?» Я ответил, что попытаюсь отыскать что-нибудь