Шериф. Дмитрий Сафонов

– особенность рессорной подвески, – и Пинт покрепче вжался в сиденье, чтобы на очередной колдобине не протаранить головой крышу.

      Так они ехали еще минут пятнадцать. Шериф молчал, а Пинт не мог найти подходящую тему для беседы. Внезапно он почувствовал, что машина стала замедлять ход: рывками и с неприятным скрипом, что поделаешь – старинные барабанные тормоза, наследие советского милитаризма.

      Но не это его насторожило, а какое-то беспокойство, исходившее от Баженова, может быть, даже нетерпение.

      – В чем дело, Шериф? Мы останавливаемся?..

      Уазик свернул с дороги (с того, что здесь называлось дорогой) и с размаху плюхнулся в тракторную колею, уходящую влево, в глубь леса.

      Ровный гул двигателя и «раздатки» сменился натужным воем, но уазик – хвала Создателю и государственному военному заказу! – и не думал сдаваться. Перекатываясь с кочки на кочку, он упрямо полз вперед.

      Наконец они отъехали достаточно далеко.

      Достаточно далеко, решил Баженов, для того, чтобы все было о’кей! Все в порядке, ребята! Любимый город может спать спокойно – Шериф на посту. И он знает, что делает.

      Шериф вышел из машины, открыл дверцу позади водительского сиденья и достал тот самый продолговатый предмет.

      – Выходи, док! – Он обходил машину со стороны капота, и сквозь лобовое стекло Пинт мог видеть, что на ходу Баженов разворачивает тряпки. – Надо поговорить!

      Выбора не было. Точнее, приемлемого выбора не было. Пинт ступил на мокрую траву:

      – Мы уже перешли на «ты»? Вообще-то я не возражаю, хотя мы еще не успели посидеть в бане.

      – Предбаннике, док. Еще посидим, если все будет нормально.

      – А что, собственно говоря, может быть ненормально? – спросил Пинт.

      Но, похоже, ответа и не требовалось. Он уже понял, что здесь ненормально. Что скрывалось под промасленными тряпками. Пинт это понял за секунду до того, как тряпки полетели в сторону.

      В руках у Шерифа оказалось ружье – короткое, со складным прикладом. Психиатр из Александрийска никогда не видел такого, но… От этого оно не становилось менее опасным.

      Шериф отступил назад, под какой-то раскидистый куст, шляпой он задел нижние ветки, и они разразились потоком серебристых капель.

      Раздались два щелчка: один погромче – это Баженов разложил приклад и упер его в локтевой сгиб, другой, потише, означал, что Шериф снял ружье с предохранителя.

      В грудь Пинту уперлись три черные бездонные дыры: расширившиеся до предела зрачки Шерифа и ствол – смертоносная труба двенадцатого калибра, игравшая только одну мелодию – прелюдию к похоронному маршу.

      – В чем дело, Шериф? – Пинт, как психиатр, понимал, что в такой ситуации очень важно не показать свой страх. Но одно дело – понимать, и совсем другое – держать себя в руках, находясь под прицелом. В темном глухом лесу, где и тела-то твоего никто не найдет: ведь если есть ружье, значит, наверняка есть и лопата. Ружье появилось на свет в первом акте, в последнем оно – обязательно, таковы законы жанра! –