Тайный враг. Антон Грановский

людей. И каждому воздастся по заслугам его.

      Голица задумалась.

      – Это было бы справедливо, – сказала она после раздумий. – Но ничего этого не будет. Боги помогают только сильным.

      – Мой Бог жалеет слабых и увечных, и сам открывает пред ними двери в царствие свое, – возразила Евдокия.

      Голица усмехнулась:

      – Что же это будет за царство, коли в нем станут жить только слабые да увечные?

      – Царство добра, – спокойно ответила Евдокия. – В том царстве не останется лютости и несправедливости, и людям не будет нужды лить слезы.

      Голица посмотрела на гостью мягким, лучистым взглядом, вздохнула и проговорила:

      – Хотела бы я жить в таком царстве, матушка Евдокия. Но, боюсь, не доведется. Да и как сотворить такое царство?

      – Просто, – ответила проповедница. – Коли вспомним, что мы люди, а не звери, так дело сразу пойдет на лад. Учение Христа потому и открыто всем до единого, что задает простые задачи. Занес руку для удара – опусти ее. Сжал кулак – разожми. Держи свой меч в ножнах, а ножны – в погребе. Коли все будут так поступать, то и сделается для всех благоденствие.

      – Где ж это видано, чтобы людишки перестали драться? – усомнилась Голица. – Человеку только одного и надо: чтобы ближнему хуже жилось, чем ему. Даже если и злобы к нему не имеют, то все равно завидуют. А от зависти единый шаг до ненависти. Как тут за меч не взяться?

      – Гнев – он ведь словно огонь. Возьми воду и залей. Источник с водой рядом.

      Голица внимательно вгляделась в лицо Евдокии и усмехнулась.

      – Нравится мне твой Бог, матушка, но уж больно он простодушен. Его учение не для нашего мира.

      В горницу вошел Валуй с мальчиком на руках. Прошел к топчану и неуклюже опустил мальчишку на соломенный тюфяк, неловко подогнув ему ноги.

      – Осторожнее, леший! – сердито окликнула его Голица. – Ногу-то не зажми!

      Валуй поправил мальчишке ногу. Затем выпрямился и выжидающе посмотрел на вещунью.

      – Ступай теперь, – распорядилась она. – Но далеко не уходи, скоро позову.

      Валуй кивнул и вышел из избы. Голица и Евдокия поднялись с лавок и подошли к топчану. Рядом они смотрелись странно. Матушка Евдокия – высокая, тонкая, угловатая, с худым красивым лицом, вся закутанная в темную ткань. Голица – приземистая, ширококостная, в светлом чепце и светлом платье, медлительная до томности.

      Вещунья склонилась над мальчиком и всмотрелась в его землисто-бледное лицо. Затем выпрямилась, чуток помолчала и сказала:

      – Лекарь не обманул, твой мальчик очень хвор. И хворь его не в теле, а в душе. Душа его – как смятый цветок, брошенный в темный чулан, где нет лучика света.

      Евдокия подалась вперед.

      – Что это значит, Голица? – взволнованно спросила она.

      Вещунья нахмурилась и четко проговорила:

      – Он что-то оставил.

      – Где?

      – Там, откуда пришел.

      Несколько мгновений Евдокия изумленно смотрела на Голицу, потом горько усмехнулась и качнула головой.

      – Нет, вещунья, это невозможно. Для него нет дороги назад, ибо путь его лежал через Гиблое