Дважды возрожденный. Виктор Борисович Мурич

из-за пулемета Мотор и показывает большой палец. – Все тип-топ. Классно мы его приласкали. По первому разряду.

      – Аня? Почему молчишь? – но ответа так и нет.

      Подняв голову, смотрю на оплавленную вершину холма и надеюсь, что возникшая в мозгу мысль ошибочна. Стараясь не думать о плохом, забыв об осмотрительности, что есть сил бегу к холму.

      Может, она сменила позицию, или успела отпрыгнуть – пульсирует на бегу слабая надежда.

      – Что случилось? – орет Мотор, глядя на мое перекошенное лицо.

      – Аня! – кричу в ответ, не останавливаясь.

      На вершине холма нас ждет еще горячий оплавленный камень. Сделав пару шагов вперед, я сразу же отпрыгиваю обратно. Вспыхнула резиновая подошва ботинок, и ноги обдало жаром. Стоя на краю оплавленного пятна, мы мрачно переглянулись. Мотор, наклонив голову, как-то неловко стянул шлем.

      – Нет. Не может быть, – тихо шепчу я. – Она должна была спастись.

      – Смотри, – указал шлемом, зажатым в руке Мотор.

      Из расплавленного камня торчит какой-то изогнутый прут. Присмотревшись, я понял, что это не прут, а потерявший от высокой температуры первоначальную форму ствол автомата.

      Не сговариваясь, мы подняли оружие вверх. Три раза прострекотали короткие очереди, и наступила тишина. Слышится только потрескивание остывающего камня и наше тяжелое дыхание.

      – Ты ее любил? – неожиданно пробасил Мотор. – Только честно.

      – Не знаю, – ответ полностью честен. Я сам не знаю, как к ней отношусь.

      – Вить?

      – Давай потом поговорим, – предлагаю я. – У нас еще не закончена работа. Лады?

      – Тебе видней.

      Спускаемся с холма и размещаемся на прежних позициях. Лежа на уже остывающих камнях я думаю об Ане. Не смотря на грустную реальность, я все еще глупо надеюсь, что вот сейчас она выйдет из-за холма и с улыбкой скажет: «Привет. Это я».

      Сердце сжимается от чувства утраты. Я так и не успел с ней откровенно поговорить… Так и не сказал, что о ней думаю, что чувствую. Она тянулась ко мне, а я все время отталкивал, боясь того, что сейчас произошло. Теперь я понял, что единственной причиной, не дававшей мне выразить свои чувства, была боязнь потерять ее. Я трус… Самый настоящий трус. Я испугался возможной горечи утраты, но в результате все равно получил ее в придачу к чувству вины. Голова в изнеможении опускается на холодный приклад автомата.

      – Трус! – шепчу я себе. – Подонок! Ты на всю жизнь запомнишь этот момент. Он будет преследовать тебя. В каждой женщине ты будешь видеть Аню. Ее улыбку… Ее глаза… Ее тело прижатое к тебе в поисках защиты, – глухой стон похожий на вой вырывается из моей груди.

      – Вот нас уже и восемь. Сколько же останется в живых к моменту истечения Договора? – звучит искаженный динамиком бас Мотора

      – Будь он проклят, этот Договор! Все из-за него! – со злостью бью крепко сжатым кулаком в камень, не чувствуя боли.

      Все началось ровно триста тридцать восемь дней назад. А кажется, что прошла целая вечность.

      Был