Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа. Татьяна Богатырева

идите же!

      Прогонини отошел, но играть не стал, и слава богу. Просто стоял и смотрел на Киллера, и смотрел, и смотрел… Сумасшедший!

      Зато Киллеру помогла отвлечься Янка. Очень артистично споткнулась на ровном месте, ойкнула, повисла у него на руке и виновато-виновато потупилась. Дон тем временем встал между ним и Прогонини, еще и Маринку к себе притянул, чтобы загородить совсем надежно. Но это уже не требовалось. Киллеру понадобилась секунда, не больше, чтобы отвернуться от сумасшедшего маэстро и стать все тем же Цезарио-павлином, что выпендривался в классе. Он вполне адекватно улыбнулся, пропустил вперед сначала своего дона с дамой, потом Янку, куртуазно помог ей снять плащик и отдал его официанту, чтоб повесил. За Маринкой тоже поухаживал, пока Дон распоряжался, как сдвинуть столики, чтобы поместилось почти два десятка человек. И как ни в чем не бывало уселся слева от Дона. Глаза у него снова стали нормальные, темно-зеленые, а не снежно-безумные.

      Не отлучаясь больше в Валгаллу, Киллер принялся ухаживать за Янкой – ненавязчиво и деликатно, но так, что стало совершенно понятно: он даму сердца выбрал. В разговоре тоже участвовал, и хоть больше слушал, но если говорил – то в самое яблочко. Девчонки каждый раз хихикали и строили глазки, Арман дю Плесси покровительственно кивал и местами дополнял – в общем, видно было, что Киллер приживется в классе. Когда мороженое и летние новости подошли к концу, а официантов послали за кофе-чаем и десертом – горячим, никто ж не хочет неприятностей в виде ангины? – в кафешке появился Прогонини. Тихий, серьезный, почти нормальный на вид. Подошел к Киллеру, протянул ему гитару и почти неслышно попросил:

      – Сыграй для меня.

      Киллер кивнул и взял инструмент, а Прогонини отошел, совсем недалеко, к свободному столику у дверей.

      – А в кустах так кстати оказался рояль, – радостно прокомментировал Ромка, которого было почти не видно из-за очередного ледяного компресса на носу, зато отлично слышно: к благородному рязанскому профилю, удачно не подпорченному медведем-Димоном, прилагался истинно шаляпинский бас.

      – Оркестр, – подмигнул Леон, неожиданно проказливо, для такой-то мрачной физии.

      Посерьезнел, погладил ладонью гриф, поморщился, подкрутил колок и закинул ногу на ногу. Тронул струны, бережно и уверенно, но как-то… слишком естественно, что ли. Не так, как Дон трогал кистью холст, и не как Маринка – свое фортепиано. Скорее, будто себя потрогал. Ну, как ухо почесал, точно зная, что и как делать и как гитара на это откликнется. И откликнулась же! Совсем не похоже на скрежет и стон под пальцами Прогонини. Сонно мурлыкнула, вздохнула… Ойкнула, когда он щипнул струну.

      Леон в ответ задумчиво-ласково улыбнулся, снова погладил струны.

      «Под небом голубым…» – запел он через два такта, только на итальянском, глядя почему-то на Дона, и в глазах его снова бушевала снежная Валгалла, кружила и затягивала… Во вьюжной белизне мелькнули и пропали лица одноклассников, стены кофейни, а еще через миг лицо обожгло солнцем, а вокруг заговорили по-итальянски,