Посланники тьмы. Антон Грановский

них вместо лиц – темные дыры. Я хватаюсь за меч, а меча нет. Тянусь к кобуре, но и она пуста.

      – Эвона как, – завороженно проговорил целовальник. – И что было дальше?

      Глеб хмыкнул:

      – Дальше все было хорошо. Дальше я проснулся.

      Назарий нахмурился и покачал головой.

      – Сон твой и впрямь страшен, – тихо сказал он. – А мне сны вообще не снятся. Раньше я тревожился, но потом понял – лучше совсем никаких снов, чем такие, как бывают у тебя.

      Целовальник сполоснул в ведре с водой второй оловянный стаканчик и принялся тщательно натирать его рушником.

      – Что северные купцы? – поинтересовался он, меняя тему. – Купили твою свеклу?

      Глеб оживился.

      – Все купили, – ответил он. – И свеклу, и клубнику, и крыжовник. Золотом заплатили.

      – Прибыльное, значит, дело – огородничество?

      – Смотря что выращивать. Вот ты, например, знаешь, что такое огурец?

      Назарий покачал головой:

      – Нет.

      – А скоро его во всех русских землях есть станут.

      – Это вряд ли, – возразил целовальник. – Русский человек иноземную пакость в рот никогда не возьмет.

      Глеб хотел высказаться, но вдруг замолчал и прислушался.

      – Что это там за шум? – спросил он.

      Прислушался и целовальник. С улицы доносились приглушенные голоса, и звучали они угрожающе. Целовальник нахмурился.

      – Никак опять бродяги у кружала людей обирают, – с досадой проговорил он. – Совсем испаскудился народ. Ни богов, ни княжьей власти не страшится.

      – Пойду посмотрю, – сказал Глеб.

      Назарий посмотрел на него опасливо.

      – Не ходил бы, – осторожно проронил он. – Бродяги нынче границ не знают, чуть что – за нож хватаются.

      – Ничего. – Глеб поставил кружку на стол. – Посторожи мой сбитень.

      Он слез со скамьи, поправил, откинув полу длинного плаща, ножны и зашагал к выходу.

      На улице похолодало и свечерело. Черная, мокрая земля поблескивала в свете слюдяного фонаря. Снег в здешних местах и в январе был редкостью, а в марте его совсем не осталось. Глеб успел немного соскучиться по настоящим белым сугробам, серебрящимся в свете луны.

      Чуть в стороне от кружала он увидел то, что ожидал. Трое здоровенных бродяг окружили богато одетого человека, который только что спешился с рослого вороного коня, и вымогали у него деньги.

      Этап жалобного скулежа они уже миновали и теперь перешли к прямым угрозам. Глеб услышал, как странник приглушенно проговорил:

      – Нету денег, мужики! Сварогом клянусь – нету!

      Один из лиходеев ощерился.

      – Чего ж тогда к карманам не пускаешь? Дай сами поглядим!

      – Это мои карманы, – ответил путешественник, угрюмо глядя на бродягу. – И, кроме меня, туда никто руку не запустит.

      – Карманы твои, – согласился другой верзила, еще выше прежнего, со смуглой разбойничьей физиономией. – А то, что в них, – наше. Кто по этой дороге идет, нам мзду платит. Плати и ты.

      Глеб увидел, что двое из бродяг сунули правые руки в карманы залатанных кафтанов.