Страж южного рубежа. Александр Забусов

от тебя пара человек, варягов знатных, в делах ратных умельцев. Учителя воинские ему надобны, хочет он мужей в родах пограничных под щиты поставить. Учение весь оплатит.

      – Это смердов-то учить? – с лавки поднялся и сделал три шага вперед молодой варяг, одетый в бронь. На лице его заиграла презрительная улыбка. – Ну, коли вашему боярину серебра не жалко, пусть. Но толку будет мало.

      – Сядь, сотник Якун! – повысил голос боярин.

      – Дозволь, Вадим Всеволодович, слово молвить! – с места, предназначенного ему, поднялся Улеб.

      – Говори, Улеб Гунарович.

      – Дозволь мне в ту весь поехать. Застоялся я в Курске, чувствую, жирком обрастать стал.

      – Да ты что, воевода, али белены объелся. Где это видано, чтобы с воеводства на весь пасть. Чего тебе у меня не хватает. Али самолюбия в тебе не осталось, гордости нет?

      Андрей отрешенно стоял чуть в стороне, уже не принимая участия в разговоре. Он сразу почувствовал гнев посадника. К чему он может привести, не знал.

      – Минуло уж тридцать три зимы, как я, тогда еще юнец, пришел со своим хевдингом, Хрольвом Вилобородым в Гардарики, с красным щитом, поднятым на мачту. Мы пришли за добычей и готовы были рубиться хоть с самим Фенриром, лишь бы разбогатеть и вернуться в свой фиорд с кошелями серебра и славой удачливых бойцов. Сейчас тот хирд, с которым я приплыл, почти весь уведен девами валькириями в чертоги Одина. Остался я да Стегги Одноногий, который приживалкой живет при мне у тебя, боярин. Смотри, сколь много возле тебя молодых. Дозволь мне отправиться в пограничье. Там я принесу еще пользу для Гардарик, ставших мне второй родиной. Да и Одноногого возьму с собой.

      В палатах стояла мертвая тишина. Боярин в раздумье смотрел на Улеба.

      «Старик выжил из ума. Однако он прав, пора сменить его на кого помоложе. Отпустив его, покажу этим, что оказал помощь. Да и боярин этой верви вроде бы как в должниках походит. А то ведь по „Киевской правде“ живут по своим законам, с которыми даже князь обязан считаться и не вмешиваться в них. Глядишь, для чего-нибудь и сгодятся эти людишки».

      Приняв решение, он удовлетворенно улыбнулся. Настроение на глазах стало подниматься.

      – Ну, коли просишь, а-а, будь по-твоему. Отпускаю.

      – Благодарю, боярин.

      – Ну, а еще с чем послан? – опять обратился боярин к молча ждавшему Андрею.

      – Вадим Всеволодович, мужчин у нас повыбивали много, мой боярин поручил привезти мужиков, кого по согласию в закупы взять, может, где вдачи[1] согласятся, или изгоев найду.

      – Ну, в этом я тебе не помощник. Сам крутись, как хочешь. Но и мешать не буду.

      – И за то благодарен буду.

      – Ну, будь здоров. Я так думаю, что эта встреча не последняя у нас.

      – И тебе здоровья и долгих лет, боярин, – поклонился Андрей, на плечо ему легла тяжелая рука. Ищенко скосил взгляд влево, рядом стоял старый Улеб.

      – Идем.

      – С радостью, воевода.

      – Да какой же я теперь воевода? – выходя из терема, проговорил Улеб.

      – Ну,

1

Вдачи – люди, которые отдавались на временную службу господину. Это делалось во время отчаяния – в период голода или опустошительной войны. Становились полусвободными. Должны были работать на господина один год.