Лейденская красавица. Генри Райдер Хаггард

всем своего кавалера, который вежливо раскланялся с каждым из гостей по очереди, после чего ей удалось освободиться. Но проходя мимо него, она явственно видела, как его губы шептали: «долг платежом красен».

      Когда Лизбета пришла к себе в комнату, ее негодование и гнев были так велики, что она вся дрожала. Но мало-помалу она овладела собой, и вместе с хладнокровием появилось желание выпутаться как можно более ловко из всей этой истории. Она приказала Грете подать лучшее платье и надеть себе на шею знаменитое жемчужное ожерелье, купленное ее отцом на востоке и составляющее предмет зависти половины лейденских дам. На голову она надела красивый кружевной убор, подаренный еще на свадьбу ее матери бабушкой, которая сама плела кружево для него. Дополнив свой наряд золотыми украшениями, как было принято у женщин ее круга, она спустилась в приемную.

      Между тем Монтальво не терял времени понапрасну. Отведя Дирка в сторону, он, под предлогом необходимости привести в порядок свой костюм, попросил указать ему комнату, где бы он мог заняться своим туалетом. Дирк, хотя и не совсем охотно, исполнил его просьбу. Монтальво держал себя так любезно в эти несколько минут, что, прежде чем они вернулись к гостям, Дирк должен был сознаться себе, что не согласен с молвой, считавшей этого странного испанца «таким же черным, как его усы». Хотя граф еще не успел объясниться с ним, Дирк уже почти уверился, что у Монтальво были какие-то уважительные причины, заставившие его увезти с собой прелестную Лизбету на все время после обеда и на часть вечера.

      Правда, еще оставалась невыясненной попытка опрокинуть сани ван де Верфа во время бега, но как знать, не найдется ли объяснения и этому? Это случилось, – если вообще верить, что случилось, – на достаточно большом расстоянии от призового столба, где было мало зрителей, которые видели бы все происходившее. Теперь, когда Дирк стал припоминать, единственной обвинительницей оставалась маленькая девочка, сидевшая в санях, сам же ван де Верф ничего не заявлял.

      Вскоре после возвращения молодых людей к гостям доложили, что ужин подан, и наступила минутная тишина. Ее нарушил Монтальво, выступивший вперед и во всеуслышание предложивший свою руку Лизбете.

      – Ювфроу, моя спутница во время бега, окажите честь скромному представителю величайшего в мире монарха, – честь, которой, без сомнения, он сам воспользовался бы с радостью.

      Таким образом все уладилось, так как, ввиду указания коменданта лейденского гарнизона на его официальное положение, его право первенства перед присутствующими, хотя и именитыми, но, в конце концов, все же не более, чем простыми лейденскими бюргерами не дворянского происхождения, уже не подлежало сомнению.

      У Лизбеты, однако, хватило смелости указать на несколько взволнованную седую даму, обмахивавшуюся веером, будто на дворе стоял июль, и целиком поглощенную мыслью о том, окажется ли повар на высоте ожиданий благородного испанца, и проговорить:

      – Моя тетушка!.. – но дальше ей не пришлось продолжать, так как Монтальво тотчас же прибавил тихо:

      – Конечно,