Гибель Помпеи (сборник). Василий П. Аксенов

во главе с Авессаломом Илларионовичем Черчековым, наблюдали за порядком. Дальше в два ряда сидели торговцы живностью. Розовые поросята, тоненько визжа, дергали свои веревочки, пытаясь разбежаться во все концы этого мира, оглушившего их младенчество. Куры гроздьями висели вниз головой, иногда прикрывая налитые кровью глаза. На мягком асфальте лежали в предсмертной апатии два связанных за лапки петуха. Временами, словно вспомнив старые счеты, они вскакивали и начинали бешеный неуклюжий бой, потом в изнеможении падали, распластывались, зарывали клювы и гребни в зеленые и красные свои перья. Сидели здесь горцы с ягнятами на шее, поджав худые ноги в носках и галошах, и темные старухи с деревянными лицами, и младшее поколение в ковбойках. А дальше шли ряды с булыжниками груш, с баррикадами баклажанов, с пирамидами апельсинов; а еще дальше – кепочные мастерские, где шла тайная и ловкая купля-продажа разных пустяков; потом сидели умельцы, производящие по трафаретам клеенчатые коврики с волоокими княгинями и зубчатыми башнями. В толпе бродил на деревянной ноге лукавый старичок с птицей попугаем на плече. Для удобства вещая птица делила все человечество на русских и армян. Русским она вытаскивала из банки белые билетики, армянам – розовые. Старичок тут был, понятно, ни при чем. Художница Алина развернула белый билетик и прочла: «Попутная дорога обещает бесчисленные наслаждения на основе взаимной привязанности счастья любви».

      Молодые люди, а их уже стало трое вокруг Алины и ее подруги Насти, расхохотались и принялись острить. Повод, конечно, для острот был завидный.

      – Алина, смотри – там наш Гоги! – сказала наперсница Настя.

      – Верно! – весело воскликнула Алина. Компания повалила к фруктовым рядам.

      – Гагемарджос, кацо! Почем мандарины, генацвале? – кавалеры наперебой защеголяли своим умением обращаться с местными людьми.

      Георгий твердо смотрел на художницу. Она склонилась к мандаринам. Сарафан ее еле прикрывал белую грудь.

      – Здравствуйте, Гоги! – она протянула ему руку. – Вы напрасно обиделись. Мы не над вами смеялись.

      Глаза ее за толстыми стеклами расширились, и зубы вспыхнули в улыбке.

      – Я хочу подарить вам ваш портрет.

      Она вынула из сумки альбом, вырвала лист и протянула Георгию. Потом она пошла от прилавка, часто оглядываясь. Георгий остался с портретом в руках.

      – Георгий, дорогой, подари мне эту девочку на день рождения, – попросил Габуния громко, чтобы художница слышала. Был он скромным семьянином, этот Габуния, а подобные шуточки отпускал опять же только для колорита.

      – Вот это парень, – сказала Настя, – просто бог.

      – Сколько ему лет, как ты думаешь? – спросила Алина.

      – Лет двадцать пять. Вот уж, наверно, любовник!

      – Да уж воображаю. Может быть, проверить?

      – Попробуй. Он на тебя глаз положил.

      – Ты сгорела, Настя.

      – Это ты сгорела, а я загорела.

      – Еще бы, ты ведь мажешься этим маслом.

      – Что это вы шепчетесь? – бросились