Чертова дюжина. Агния Кузнецова

не хочется, Ната.

      – А к Косте не зайдешь?

      – Не зайду… Ты ему скажи… Нет, лучше, я напишу, а ты отнеси. Хорошо?

      Дина достала из кармана блокнот и написала:

      Костя! Я уезжаю на все лето. Настроение очень плохое. Мы с тобой больше не должны встречаться. Дина.

      P. S. Я еще не поблагодарила тебя за стихи. Спасибо, Костя. Мне они очень понравились, хотя из-за них мне было много неприятностей… Больше для меня не пиши.

      Дина отдала записку Нате, поцеловала подругу в щеку и пошла домой.

* * *

      Екатерина Петровна только что кончила сборы. Она сидела за столом усталая, но веселая, в сером халате с засученными рукавами. В полной белой руке она держала недокуренную папиросу, другой рукой гладила волосы сидевшего у нее на руках Юрика.

      Большие синие глаза Юрика, в точности как у матери, покраснели от частых слез. Нос и пухлые розовые щеки были разрисованы грязными полосами. Белая рубашка на груди почернела, вымокла, утром одевался он сам, без помощи старших, и сандалию с правой ноги надел на левую, а с левой на правую.

      – Ну, весь город обегала? – спросила Екатерина Петровна.

      В голосе ее Дина уловила досаду и промолчала.

      – Со всеми простилась?

      – Нет, только с Натой.

      – А с Костей?

      – Костю не видела, – грустно сказала Дина.

      Отец бы заметил печальный голос дочери. Но мать была менее внимательна. Она встала, подвела Юрика к умывальнику и начала мыть его.

      Малыш снова расстроился и заревел на весь дом. Голос у него был сильный и звонкий, плакал он всегда так громко, что его было слышно через дорогу, в доме Дининой учительницы, Зои Николаевны. Семилетняя Танюша, дочь Зои Николаевны, часто в такие минуты перебегала дорогу, забиралась на забор затеевского сада и кричала насмешливо:

      – Юрик, перемени пластинку!

      Услышав ее голос, Юрик моментально стихал и громко говорил:

      – А?

      – Перемени пластинку! – со смехом кричала Танюша.

      Юрик понимал, что его дразнят, и снова начинал реветь.

      Теперь в самый разгар рева на террасе послышались легкие, бодрые шаги. Юрик замолчал из любопытства.

      В комнату вошел отец и, заложив руки за спину, быстро зашагал взад и вперед. Иннокентий Осипович редко бывал не в духе, но когда это случалось, весь дом погружался в уныние. Дина старалась не попадаться отцу на глаза, Екатерина Петровна молчала, затихал и Юрик.

      – Вот подлец, прохвост! – возмущенно ругал кого-то Иннокентий Осипович.

      Дина мельком взглянула на отца и заметила, что он свежевыбрит и напудрен. Она ощутила резкий запах одеколона, распространившийся по комнате.

      – В чем дело? – снова опускаясь в кресло и закуривая, спросила мужа Екатерина Петровна.

      Иннокентий Осипович остановился около нее и раздраженно сказал, наклоняясь к ней:

      – Я всегда удивляюсь, отчего ты никогда ничего не замечаешь!

      Она удивленно развела руками и покачала головой. Юрик поднялся на цыпочки, вытянул шею и молча