Держитесь подальше от театра. Анатолий Гречановский

принюхался. – Все уже не то. А какие были порционные судачки а натюрель, стерлядь в серебряной кастрюльке, а особенно филейчики из рябчиков, которые, как помнится, так и не удалось отведать. Эх-хо-хо! Было время.

      Затем компания появились на Садовой у дома 10, где их застал рассвет. Прочитав текст на памятной доске, друзья переглянулись и, пожав плечами, вошли в подворотню. Не дойдя до конца, Косматый, что-то вспомнив, стрелой метнулся назад и рядом с памятной доской сделал надпись крупными буквами: «ЗДЕСЬ БЫЛ Я». Войдя во двор, он увидел рыдающего Лукавого.

      – Радость какая! При жизни в бронзу одели. Увековечили, благодетели, – радостно всхлипывая, указал на стоящую у входа одного из подъездов скульптуру. – Увековечили за труды праведные. Радость разрывает мое сердце. А это твой младшенький, – он погладил бронзового кота по голове. – Сил нет. Надо немедленно отметить.

      Косматый медленно, с опаской подошел к бронзовой скульптуре и робко прикоснулся к холодному металлу, чтобы убедиться, что это не сон, а явь. Наконец, освоившись, отошел на несколько шагов назад, чтобы оценить шедевр.

      – Красавец! – безотносительно кого-либо произнес он.

      – Красота – страшная сила.

      – Иди, надо это дело обмыть, – услышал он голос Лукавого.

      На капоте дорогой машины на газете «Комсомольская правда» была разложена закуска: нарезка сырокопченой колбасы, семга, бутерброды с черной икрой, кусочки бородинского хлеба. Лукавый достал из внутреннего кармана бутылку водки «Президент» и разлил по граненым стаканам.

      – За искусство, – залпом выпили. – Закусывай, – предложил Лукавый. – Позаимствовал в ресторане «Пекин».

      – Благодарствую, я лучше свое, – сказал Косматый и, достав из заднего кармана плавленый сырок «Дружба», развернул, стал закусывать.

      – Ты что, меня не уважаешь? – обиделся Лукавый. – Продукты первой свежести.

      – Да уважаю, уважаю. Но ты же знаешь, я не привык к изыскам, мне что-нибудь попроще.

      – Тогда давай выпьем, – разлив по стаканам водку, Лукавый торжественно произнес, положив руку на грудь.

      – Даю честное, – посмотрел на газету, – комсомольское слово, – поднял руку в пионерском салюте, – что своим трудом так же, как наши братья и сестры, оправдаю доверие народа, партии и правительства за оказанное мне доверие. – Он подошел к скульптуре и чокнулся. – Братан, твое здоровье, – и залпом выпил.

      – Да нет сейчас партии, – опротестовал Косматый, закусывая сырком.

      – Ты не прав, дружище. А Россия справедливая, а коммунисты России, а либералы «батьки» Жириновского, а…

      – Какие это партии?!

      – Не важно! Главное – ввязаться в борьбу за власть.

      – Слушай, что мы все о политике и о политике, – возмутился Косматый, – давай разливай.

      Лукавый разлил по стаканам. Раздался шум мотора и сигнал автомобиля. Из-под арки во двор въехал раскрашенный экскурсионный автобус.

      Лукавого