Каждому свое. Валентин Пикуль

очень сильные пальцы пытались схватить за горло… Всюду слышалось:

      – Для чего ты приносил Франции победы? Отвечай! Чтобы затем стать тираном Франции? Отвечай!

      Бонапарт стал жалок в своем бормотании:

      – Я только солдат. Пришел спасти… нет, я не Цезарь, нет, я не Кромвель… солдат… спасти Францию!

      Его крутило в тесноте, в давке.

      – Где ты видишь опасность? – спрашивали его.

      Бормотания делались бессвязнее и глупее:

      – Я рожден под сенью богини счастья… меня вел бог удачи. Я говорю вам о божестве… я вижу свою звезду!

      Кто-то (преданный ему) шептал в ухо:

      – Сумасшедший! Что ты несешь? Здесь не мамелюки Каира, а представители Франции… опомнись, глупец!

      Бонапартисты, увидев, что их кумир заврался и уже не понимает, что мелет, выдернули его из этого зала. А в нижнем этаже Люсьен Бонапарт звонил в колокол, требуя тишины. Журдан надрывался в крике, что не потерпит деспотов:

      – Лучше смерть! Бонапарта – вне закона…

      Коридоры дворца наполнил грохот барабанов, в зал Совета Пятисот явился Бонапарт, а с ним – четыре гренадера.

      – Вот он! Объявить его вне закона…

      Шум, неразбериха, гвалт, вопли, звоны колокола. Уже взметнулись кулаки, где-то блеснул кинжал.

      – Зарезать тирана! Мы – свободные граждане…

      Это был день 19 брюмера. Толпа скандировала:

      – Вне за-ко-на… в Кайенну его, в Кай-енну!

      На первом этаже было страшнее, чем на втором. Бонапарт вмиг потерял загар, обретенный в Египте, и упал в обморок. Гренадеры вынесли его на руках. Люсьен Бонапарт трясущимися руками слагал с себя инсигнии – знаки президентского достоинства. Рядом с ним бушевал Журдан:

      – Нет, не удерешь, скотина! Прежде утвердим декрет о внезаконности твоего братца, которого и сошлем завтра в Кайенну – на потеху кобрам, вампирам и москитам…

      На улице Наполеон Бонапарт упал с лошади (обморок повторился). Люсьен проник в кабинет, где бледный Сийес прощался с жизнью. Сийес и сказал ему:

      – Если не очистить зал, мы… мы погибли!

      Выбежав на площадь, Люсьен обратился к войскам:

      – Во дворце засели убийцы… агенты английской плутократии! Еще мгновение колебаний, и они убьют Бонапарта, моего родного брата и вашего доброго отца!

      Войско не колыхнулось, и тогда Люсьен, выхватив кинжал, занес его над своим полуживым от ужаса братом.

      – Клянусь! – возгласил он. – Я сам зарежу его, если он осмелится когда-либо нарушить права граждан!

      По рядам солдат пробежал трепет, минута была решающей, и Мюрат понял, что промедление губительно.

      – Я всех пошвыряю в окна! – обещал он.

      Наполеона еще шатало. Глаза блуждали.

      – Да, да, – велел он Мюрату, – не бойся колоть штыками. Сегодня для Франции я должен стать божеством…

      Люсьен спрятал кинжал и – шепотом:

      – Дуралей, что ты опять бредишь о божестве?

      За плечами Мюрата моталась пятнистая шкура барса. Двери палаты разлетелись