Битва при Тюренчене. Николай Федорович Васильев

кругом сеете новинки…

      – Сам себе удивляюсь, Егор Федорович, – без лишней скромности заулыбался новатор. – Видимо, это тот самый переход количества в качество, о котором писал Гегель: я много читал в отрочестве и многим интересовался в Петербурге…

      – Ну, хорошо. Не буду выпытывать у Вас заранее, что это за игра. Но после, если я не все пойму на вечере, обещайте растолковать: мне ведь о ней придется писать очерк… Да, вот еще: я обещал заплатить Вам аванс за повесть и приготовил некоторую сумму… Боюсь только, она недостаточно солидна…

      – Егор Федорович… У нас с Вами, вроде бы, не разовое сотрудничество намечено. Сколько дадите сейчас, все будет хорошо. Вот пойдут доходы от публикации – и дополните.

      – Да, да. Вы не представляете себе, скольких расходов требует издание газеты. Иногда концы с концами совершенно не сходятся. Но Ваша идея с «роман-газетой», думаю, окупится сторицей. Скорей бы наступило следующее воскресенье, когда я опубликую ее первый номер, с началом Вашей повести…

      – Кстати, Егор Федорович, а не стоит ли во всех номерах этой недели дать анонс предстоящего выпуска «роман-газеты»? Чтобы она сразу была раскуплена?

      – Точно! А я ведь об этом не подумал. Обязательно поместим. А может, краткие выдержки стоит опубликовать?

      – Стоит, еще как стоит. Читатель должен быть в предвкушении…

      К Кузнецовым семья Городецких явилась после шести вечера, с намеренным опозданием на двадцать минут, на котором настоял Сергей (с подачи Карцева). Дом Кузнецовых поразил их сразу с прихожей. Что это была за прихожая! Обширный высокий зал с рядом окон «в рост» по фасаду, паркетным полом, уставленным кадками с разнообразными пальмами и разрозненными стульями, множеством зеркал (тоже в рост) на стенах и обширном гардеробе и, в довершении ансамбля, черным лакированным роялем!

      На входе их встретила миловидная прислуга в аккуратном, не без изящества, фартучке, помогла с раздеванием, развешала пальто и рассортировала по ячейкам обувь. После того как гости оглядели себя в зеркалах и поправили прически она же (разузнав у Елены Михайловны фамилию и статус их группы) провела их к дверям во внутренние покои дома, открыла их настежь и звучно объявила: – Семья Городецких!

      После чего гости не без робости вошли гуськом в столь же обширную гостиную, где в креслах и на диванах сидело с десяток дам и несколько мужчин (среди них Кудрявцев). Тотчас с дивана поднялась хозяйка дома, то бишь Евдокия Петровна, одетая в шелковый халат, завязанный на спине и затканный яркими бабочками, на основании чего этот фасон получил в среде красноярских дам название «кимоно».

      – Елена Миха-айловна! Дорогая! – раскрыла радушные объятья хозяйка. – Вас просто не узнать! Какой шик, светский стиль… Мне сразу стало неудобно за свой домашний вид…

      – Простите меня, Евдокия Петровна… Я знала, что на Ваших вечерах не принято сверкать нарядами, но на данное время это мое единственное приличное