Любовь и небо. Геннадий Федорович Ильин

Все мои мысли сосредоточились на том, чтобы выдержать параметры полёта, точно определить начало третьего разворота, от выполнения которого зависит успешная посадка. Сделаешь его раньше – траектория полёта на посадочном курсе будет круче, позже – положе. Я не стал изобретать велосипеда, я делал так, как меня научили.

      Над наземным ориентиром, над которым я всегда начинал манёвр на посадку, я осмотрелся, прибрал обороты двигателя и ввёл «Як-18» в разворот со снижением, а дальше всё пошло, как по маслу. После четвёртого передо мной чётко высветилась, обозначенная флажками, посадочная полоса и метрах в двухстах от точки выравнивания – посадочное «Т», около которого я был обязан приземлиться на три точки.

      Момент определения выравнивания мне удался, я убрал газ и теперь следил за тем, чтобы самолёт плавно терял высоту и скорость… В моём положении этого можно было добиться только за счёт увеличения угла атаки. Хитрость заключалась в том, что, задирая нос самолёта, я создавал ему посадочное положение.

      До земли оставалось не больше десяти сантиметров, и, подобрав ручку управления, я мягко коснулся поверхности аэродрома. Где в этот момент находилось «Т», я не заметил.

      По существу, полёт закончился, хотя по инструкции пока двигатель работает, он продолжается.

      Зарулив в «ворота», я выключил мотор, вылез из кабины и доложил Зотову по всей форме о выполнении задания.

      – Разрешите получить замечания?

      Владимир Иванович крепко пожал мою руку и хитро улыбаясь, спросил:

      – А где же положенные по такому случаю «вылетные?».

      И следуя установленной традиции, я вытащил из-под комбинезона коробку заранее припасённого «Казбека» и протянул её окружающим:

      – Закуривайте, ребята.

      Глава третья

      Шесть тысяч семьсот восемьдесят седьмую зарю своей жизни я встречал, стоя в тамбуре пассажирского поезда. Небо на востоке, куда так стремительно вёз меня локомотив, слегка порозовело, потом подёрнулось желтизной, и вскоре весь необъятный горизонт заполыхал малиновым пожаром. Солнечные лучи золотыми стрелами пронизывали зелёную канву придорожных деревьев, обжигали стенки вагонов и нагло заглядывали во все окна, приглашая пассажиров включаться в зарождающийся день. Всё побуждало к радости, но для меня монотонный перестук колёс располагал на размышления и создавал грустный настрой. Мягко щемило сердце, и рисовались картины прошлого.

      Промелькнул и исчез вдали полустанок с аккуратным домиком обходчика, высоким журавлём и равнодушной ко всему чёрно-белой коровой. Остался позади автопоезд. По лозунгу на головной машине нетрудно было понять, что колонна направляется на элеватор ссыпать зерно урожая 55-го года.

      Я бросил взгляд на часы. Это была «Победа» – первый ручной хронометр в стране, и его подарил мне отец по случаю окончания школы. М

      По времени мать, наверное, уже хлопочет у плиты, готовит завтрак для семьи и что-то напевает по привычке. Я люблю её, мою хлопотунью. Просыпаясь