Храм на холме. Сергей Иванович Панфилов

подмога.

      – Завтра организуем митинг, а теперь отдыхать! – Рогов поскакал в дом своего родственника, проживавшего в Кузнецке. А его отряд начал размещаться на ночлег. В дома кузнецких обывателей вваливались дикие мужики, требуя водки, еды и места для ночлега. Уже тогда начались первые, жестокие, зверские убийства…

      В купеческий дом вломились изуверы. Схватив хозяина за бороду, поволокли к окошку.

      – Что, купчина, отторговался! Молись Своему Богу!

      В углу комнаты висели православные иконы, светился огонек лампады… Вдруг раздался женский крик, в котором жили боль и страх:

      – Стойте! Не смейте!

      К толпе тулупников шла, трепетно придерживая руками округлый живот, беременная жена купца;

      – Не смейте!

      Кто-то из роговцев, выхватив саблю, ловко махнул ей, рассекая надвое живот женщины, из которого выпал младенчик. Его, подхватив на штыки, выбросили за окно. Подняв отца на штыки, ждали, когда он перестанет дергаться, пуская изо рта кровавую пену. Потом смахнули труп за окно, в морозную мглу. Переступив через истекавшую кровью женщину, пошли в зал, чтобы есть, пить и веселиться…

      Утром, из разных концов города, сгоняли кузнечан к спиртозаводу, на митинг. Люди шли, встревоженные, озадаченные происходящим, многие были напуганы… Когда народа собралось достаточное количество, то перед ними выступил сам командир отряда Григорий Рогов. Он говорил, что вместе с ним пришла в Кузнецк свобода для бедного люда, что он будет бороться с богачами-кровососами, а также с их прихвостнями – православными попами, которые много лет угнетали и обманывали народ.

      – Вот, братья, – сказал Рогов, – перед вами два таких прихвостня поп и староста церковный, повинные во всяческих грехах, и, чтобы вы поняли, что я шутить не намерен, наведем им сразу суд и расправу!

      Среди роговцев стояли батюшка и староста церковный, вся вина которых была в том, что они служили Истине – Господу нашему Иисусу Христу. Взлетели острые сабли, смахнув головы с плеч у старосты и священника. Обезглавленные тела рухнули на снег, хлынула кровь, вид которой словно опьянил, превращая «освободителей» в чудовищ.

      Народ кинулся по домам, а роговцы пошли громить склады, на которых в емкостях хранился спирт, чтобы подогреть свой энтузиазм алкоголем… С того часа началась вакханалия, которая, захлестнув город, наполнила его кровавым ужасом смерти.

      Ненависть к Православию проявилась у роговцев так; напившись ядреного спирта, продиравшего до костей, они, пройдя по городским улицам, остановились напротив Спасо-Преображенского собора. Сияли золотом кресты и купола. Нечасто колокольный язык дотрагивался до медного бока, рождая тревожное: «Бом!» Возле собора стояли могильные памятники, на которых лежал серебристый снег.

      Толпа одержимых некоторое время молча разглядывала собор, а потом кто-то, сорвав с плеча ружье, пальнул в святой крест. Ба-бах! – грохнул выстрел, и, словно освобожденные от пут, роговцы, заорав, засвистев, заулюлюкав,