Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества. Елена Владимировна Семёнова

Матвеевич. – Ты усвой, Алёшка, нам с этих самых совдепов пользы не будет, а одна беда. Власть должна тем принадлежать, кто успел доказать, что умеет рачительно хозяйствовать, строить. А эти что доказали? Голытьба! Доказали, что умеют мотать, разорять и разрушать! Теперь рты на чужой каравай раззявили! И то сказать – в чужой-то руке ломоть всегда больше и слаще кажется! А сколько поту да крови затрачено, чтобы ломоть этот велик был, они не думают. Зачем?! Зачем пот и кровь тратить, надрываться зачем, когда проще отнять этот ломоть у того, кто его горбом своим заработал!

      – Что ты кипятишься, тятя? Кажется, у тебя пока никто ничего не отнимает!

      – Именно что пока, – отец сел на постели, свесил высохшие ноги, накинул на плечи тулуп. – Но когда начнут отымать, поздно будет! С фронта вон солдатушки прибёгли торпко, за власть советскую агитируют! Им терять нечего! А нам есть что терять. Ты слушай, что старики наши говорят. Они дело говорят. Разорят всё эти самые большевики, а ничего не построят взамен. Потому что рождённый ломать, строить не может! Усвой!

      – По-моему, ты слишком горячишься, тятя. Мне, например, всё равно, чья власть будет, лишь бы устроено всё было по справедливости.

      – Балда! – с досадой воскликнул Евграфий Матвеевич. – У нас с ними справедливость разная! Для них справедливость – это отобрать то, что мы нажили да промотать вчистую. А для нас – сохранить и умножить! И мы не сойдёмся!

      – Справедливость, тятя, едина для всех. Одна правда.

      – И какая ж это?

      – Та, которой Христос учил.

      – Христова истина – это одно, а человеческая правда другое. Правда у всех своя.

      – Так если правда на правду ударит, то что ж выйдет? Кривда одна.

      – Не умничай, – поморщился отец. – Говоришь, истина Христова? Так ведь они, большевики твои, и её не признают. У них своя истина! Этого, как его чёрта лысого…

      – Ленина. И Маркса.

      – Вот-вот.

      – Успокойся, тятя. Я ведь сказал, что большевикам не сочувствую.

      – Добро, коли так.

      – Всё, кончайте помелом мести! Обед простынет! – раздался зычный голос матери.

      – Пособи-ка мне, Алёшка, до стола добраться, – сказал Евграфий Матвеевич.

      Алексей легко поднял отца и отнёс к столу. Надя робко сидела в углу, немного боязливо посматривая на Марфу Игнатьевну и Анфису. Юшин ласково подмигнул ей, она чуть улыбнулась в ответ. За обедом Евграфий Матвеевич вернулся к прерванному разговору.

      – Тебе, Алёшка, надо будет к Антошке в Новониколаевск съездить, – заявил он, хлебая щи.

      – Совсем ты, старый, ополоумел, – покачала головой мать. – Не успел ребёнок вернуться, а ты уже его гонишь!

      – Я не гоню, а посылаю брата навестить.

      – Само собой, я проведаю Антона, – ответил Алексей. – Но не сейчас же! Вот, вернётся Демид, обвенчает нас с Надей, а там видно будет.

      – Это конечно, – не стал спорить отец. – Обвенчаться непременно надо. А то грех. А с братом тебе будет, о чём потолковать. Антошка, покуда тебя не было, шибко в гору пошёл. Акинфий