Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества. Елена Владимировна Семёнова

как трудно должно быть Наде в чужом доме, среди незнакомых людей.

      Обвенчались вскорости. Свадьбу справили скромно, по-семейному. Надя, не привыкшая к деревенскому образу жизни, никого не знающая, не хотела, чтобы собиралось много чужих, да и Алексей не желал шумного застолья, зная, что лучшие друзья не придут порадоваться за него. Отец и мать сердились, считая, что нарушать обычай грех, а по обычаю надо на свадьбу всех родных и соседей позвать. Но Алёша остался непреклонен, заметив, что в грозные дни, о которых всё время твердит отец, вполне можно обойтись без всенародных гуляний. И всё же и Евграфий Матвеевич, и Марфа Игнатьевна дулись на молодых. Подхватывала за ними и Анфиса, но её одёргивал муж, принявший сторону Нади и Алексея, отлично поняв причины, по которым они не желали шумного торжества.

      Так долго ждал Алёша этого дня, что, оставшись с молодой женой наедине, немного оробел. Такой хрупкой, такой чистой казалась она, так стыдливо пылали маками её щёки, что и коснуться было страшно. Никогда в жизни не был Алексей так счастлив, как в первую их ночь. Разрывалась грудь от огромного, великого чувства, заливала душу нежность. Разве можно сделать людей счастливыми, следуя придуманным догматам? Разве можно выводить счастье для какого-либо класса? Все эти бездушные доктринёры никогда не ведали счастья, настоящего светлого чувства, озаряющего всю жизнь, а потому и тянет их ниспровергать этот мир, мир в котором они несчастливы. Думают ли, что построят новый, где найдут своё счастье? Или же просто из зависти хотят, чтоб и другие стали такими же несчастливыми, ущербными, искалеченными? А Алёша ничего не хотел ниспровергать, потому что был счастлив, а тот, кто счастлив, не разрушает мира, в котором ему хорошо, не мстит никому.

      Рассчитывал Алёша подольше пожить дома, отдохнуть, налюбиться с молодой женой, но прошло совсем немного времени, и обстоятельства вынудили его уезжать. Местные фронтовики и молодёжь, повально увлекшаяся большевизмом, буквально не давали Алексею прохода. Иногда заявлялись недавние друзья, пытались агитировать. Алёша реагировал резко, и разговоры часто оканчивались ссорой. Случалось ему, идя по улице, слышать злобное шипение себе вслед: «Офицер… Контра…» Вначале Алексей не обращал на это внимания, но постепенно стал раздражаться. Спросил при встрече Давыдку:

      – Объясни мне, какого чёрта ваши не дают мне прохода?! Я боевой офицер, я честно гнил в окопах три года! В чём вы меня обвиняете? Я ни словом, ни делом не выступал до сих пор против вас. Но вы делаете всё, чтобы вынудить меня к этому. Зачем?!

      – Не выступал против, да. Но и за не выступал. Сторонишься, обособляешься, новой жизни не принимаешь… Враг ты нам, Архиерей, как не крути. На нашу сторону ты не пойдёшь, а по серёдке не долго удержишься. Ты нам можешь стать опасен.

      – Так, может, прямо сейчас и шмальнёшь меня?! – крикнул Алексей. – Давай! Избавитесь от потенциальной опасности!

      – А ты не ори на меня! Вспомнил, благородие, как нашего брата на передовую гонял?! Так здесь тебе не фронт! И не пятнадцатый год!