Изменницы. Элизабет Фримантл

листву. Интересно, видит ли Пегги знак в том, что Господь нас благословляет? Она встала и протянула мне руку; мы направились в заросли. Там в гнезде сидела Афродита с птенцами. Мы стали подглядывать за ними из камыша. Большая самка лебедя повернулась к нам со свирепым видом, затем раскрыла красновато-коричневый клюв и громко зашипела. Хихикая, мы спаслись бегством, побежали по мокрой траве назад, к дому.

      – Лебеди такие сильные, что могут сломать человеку руку, если он угрожает птенцам, – задыхаясь, произнесла Пегги на бегу.

      – Любая мать так же… – Я умолкла, вспомнив, что у Пегги нет матери и некому ее защитить. Поэтому я поменяла тему: – Как ты думаешь, родит королева этого ребенка?

      – Одно я знаю точно: если она не родит, непременно захочет вернуть тебя ко двору.

      Гринвич, сентябрь 1555 г.

Мэри

      – Кардинал Поул, – сказала королева, подзывая его к себе, точнее, к нам – я сижу у нее на коленях, на месте инфанта, который так и не родился. Пегги была права, когда предполагала, что меня снова призовут ко двору.

      Кардинал шел медленно, прихрамывая; его алая мантия колыхалась на ходу.

      – Садитесь, сэр! – Она хлопнула по сиденью рядом с собой.

      Кардинал застыл в нерешительности: это было место короля. – Мы одни, – продолжила королева и поощрительно кивнула. Глаза у нее были налиты кровью, лицо распухло – она плакала с тех пор, как ее супруг отбыл в Нидерланды, на войну. По ночам было слышно, как она рыдает в своих покоях; придворные дамы не знали, как себя вести, все опасались перемен в ее настроении.

      Кардинал молча окинул внимательным взглядом комнату, где собрались с полдюжины дам. Все чем-то заняты, и никто не поднимал на него глаз.

      – Кроме того, наш муж покинул нас ради своей заграничной кампании. – С этими словами она ударила кулаком по подлокотнику кресла с тяжелым вздохом. – Садитесь же!

      Кардинал, немного струсив, наконец опустил свой тяжелый зад на сиденье рядом с нами. Королева похлопывала меня по спине и растирала ее, как будто она няня, которая качает младенца; а я ломала голову, пытаясь придумать предлог, чтобы убраться подальше от ее толчков и тычков, подальше от ее гнева.

      Я уже неделю как вернулась ко двору. Наследник престола так и не появился на свет. Все, что связано с ним, было окутано тайной, и теперь о нем запрещено даже упоминать – во всяком случае, в присутствии королевы.

      – Вот и все, – сказала Кэтрин. – Сколько времени она пролежала в полумраке, а мы просидели в ожидании – и напрасно.

      Все перешептывались: королеву околдовали, а может, живот ей ветром надуло. Кое-кто считал, что у нее был выкидыш, но она никому о том не сказала. Мне не полагалось знать о таких вещах, считалось, что я слишком мала, и все же я знаю. Как бы там ни было, королева была сама не своя от горя. Значит, мне снова придется изображать ее куклу. Maman попросила меня остаться при дворе не больше месяца, но пока королева ласкала, гладила и обнимала меня, как будто я – ее неродившийся младенец; с каждым новым тычком росла моя ненависть к ней.

      Конечно, после того,