Роман = Метро. Мир души и пространство смыслов. Ирина Владыкина

рожицы. Когда они смотрят на сцену, я готова удавиться. И удавилась бы, если бы была смелее. Да, я трусиха. Мне жалко это старое тело. Ну что это за роли? Елочка, птичка, сопливая Несмеяна. А все потому что современный театр в упадке. Чистое искусство, которое выше, ой, даже не знаю, чего, всего, наверное, недоступно этим недомеркам-режиссерам, которые один за одним меняются в нашем театре. Меня всегда не любили режиссеры, и я понимаю, почему. Смотря на меня, они шкурой ощущали свою бездарность. Б-Е-З-Д-А-Р-Н-О-С-Т-Ь правит современным искусством и деньги. А там, где деньги, там всегда бездарность. Как бы я хотела, как бы хотела, Петенька, играть в театре Мейерхольда! Не в современном театре Мейерхольда. Что там делать в современном-то такой актрисе, как я, в этой пародии на авангард? Да-да, всем нравится этот театр, ну пусть. Может, это лучший театр современности. Но театр, который делал сам Мейерхольд, вот это был театр. Я много об этом читала. И порой мне кажется, что я там была. Талантливейший был человек. Душа! Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Да ладно, что я тебе все это рассказываю, ты и в театре, наверное, ни разу в жизни не был. По твоей физиономии видно, что не был.

      «Да, а почему же я не был в театре? – подумал Петр. – Да ладно, фигня это все».

      Размышления Петра прервал почти живой голос девушки: «Станция „Владыкино“. Осторожно, двери закрываются.» Новый круг ада, тысячный, миллионный раз.

      Выходя из преисподней метро, он все еще был погружен в свои воспоминания. Но холод -20 привел его в чувства, и он, наматывая на носки прошлогодних ботинок снег непонятного цвета, приближался к пятиэтажке, в которой жила Офелия.

      На пятый этаж он взлетел быстро, ему поскорее хотелось согреться. Позвонил в дверь, ему никто не открывал, еще раз – может, она в душе, в ожидании его. Из квартиры напротив вышел какой-то мужчина, громко хлопнув дверью. Дверь квартиры Офелии немного приоткрылась. И Петр вошел. Тихо.

      На кухне, куда сразу заглянул молодой человек, некрасиво распластавшись, лежало… Лежало тело. Даже не сразу было понятно, что это тело Офелии, какое-то оно было чужое и незнакомое. И некультурное, мерзостно некультурное, с раскинутыми в разные стороны, как два щупальца осьминога, ногами. Жива? Мертва?

      «Мертва – пульса нет. Сердце остановилось. Противно. Не жалко. Жалко живых, мертвых уже нет. А убираться отсюда нужно поскорее, иначе затаскают по полициям. Мужик вот только видел меня, ну и хрен с ним. Некогда мне возиться с этим делом.»

      Петр зашел в спальню, снял фотографию в рамке красивой женщины 20-х годов, еще долго искал пакет, в который все это хозяйство бы влезло, потом вышел на ватных ногах. Что они ватные, он понял не сразу, а только когда упал, спускаясь по ступенькам. Мысли его были холодны и спокойны. А ноги нет. Тело опять вело себя по-предательски в доме Офелии. Странно она влияла на его тело, даже мертвая.

      В таком странном состоянии он добрел до метро. Он замечал все детали: голодных птиц с подмерзшими лапами на голых