Во всем мне хочется дойти до самой сути…. Борис Пастернак

местам, кто не хочет – к сторонке!»

      Шумы-шорохи, гром кутерьмы.

      «Значит – в “море волнуется”?

      В повесть,

      Завивающуюся жгутом,

      Где вступают в черед, не готовясь?

      Значит – в жизнь? Значит – в повесть о том,

      Как нечаян конец? Об уморе,

      Смехе, сутолоке, беготне?

      Значит – вправду волнуется море

      И стихает, не справясь о дне?»

      Это раковины ли гуденье?

      Пересуды ли комнат-тихонь?

      Со своей ли поссорившись тенью,

      Громыхает заслонкой огонь?

      Поднимаются вздохи отдушин

      И осматриваются – и в плач.

      Черным храпом карет перекушен,

      В белом облаке скачет лихач.

      И невыполотые заносы

      На оконный ползут парапет.

      За стаканчиками купороса

      Ничего не бывало и нет.

      1913, 1928

Пиры

      Пью горечь тубероз, небес осенних горечь

      И в них твоих измен горящую струю.

      Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,

      Рыдающей строфы сырую горечь пью.

      Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим,

      Надежному куску объявлена вражда.

      Тревожный ветр ночей – тех здравиц виночерпьем,

      Которым, может быть, не сбыться никогда.

      Наследственность и смерть – застольцы наших трапез.

      И тихою зарей – верхи дерев горят —

      В сухарнице, как мышь, копается анапест,

      И Золушка, спеша, меняет свой наряд.

      Полы подметены, на скатерти – ни крошки,

      Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,

      И Золушка бежит – во дни удач на дрожках,

      А сдан последний грош, – и на своих двоих.

      1913

* * *

      Встав из грохочущего ромба

      Передрассветных площадей,

      Напев мой опечатан пломбой

      Неизбываемых дождей.

      Под ясным небом не ищите

      Меня в толпе сухих коллег.

      Я смок до нитки от наитий,

      И север с детства мой ночлег.

      Он весь во мгле и весь – подобье

      Стихами отягченных губ,

      С порога смотрит исподлобья,

      Как ночь, на объясненья скуп.

      Мне страшно этого субъекта,

      Но одному ему вдогад,

      Зачем ненареченный некто, —

      Я где-то взят им напрокат.

      1914

Зимняя ночь

      Не поправить дня усильями светилен,

      Не поднять теням крещенских покрывал.

      На земле зима, и дым огней бессилен

      Распрямить дома, полегшие вповал.

      Булки фонарей и пышки крыш, и черным

      По белу в снегу – косяк особняка:

      Это – барский дом, и я в нем гувернером.

      Я один, я спать услал ученика.

      Никого не ждут. Но – наглухо портьеру.

      Тротуар в буграх, крыльцо заметено.

      Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй

      И уверь меня, что я с тобой – одно.

      Снова ты о ней? Но я не тем взволнован.

      Кто открыл ей сроки, кто навел на след?

      Тот удар – исток всего. До остального,

      Милостью