Внучка берендеева. Второй семестр. Карина Демина

застонал жалостливо-жалостливо. Когда б воистину помирающих людей не видывала, поверила б, что вот-вот отойдет, болезный. Сердце ажно сочувствием наполнилося.

      Я Кирейку за руку и взяла.

      – Больно?

      – Ой, больно… моченьки нет терпеть.

      Ерема фыркнул.

      Еська захихикал… Евстигней подошел ближе, уставился на Кирея превнимательно, будто прикидывая, как его половчей запечатлеть. И представилася мне стена поминальная с Киреевой портретою в полный рост. Стоит он, горделивый, глаза пучит, и в каждой руке – по раку.

      – Воды… – приоткрывши второй глаз, взмолился Кирей. – Дай водички…

      Дам.

      От дам… Егор самолично ковшик протянул.

      И посторонился.

      Кирей заерзал, верно, почуял неладное, но все ж решил помирать дальше. Глазыньки смежил, рученьки на груди сцепил. И дышит через раз. Глянешь на такого – хоть бери, обмывай да в гроб укладывай.

      – В-воды…

      Я и дала.

      Цельный ковшик.

      На голову. А после и ковшиком помеж рог приложила, спросивши ласково:

      – Что ты творишь, интриган несчастный?

      Интриганом его еще когда Еська обозвал. А я запомнила. Хорошее слово. Верное.

      Кирей-то от воды разом ожил – не зря бабка говаривала, будто бы водица студеная супротив многих хворей помогчи способна. А уж ковшик осиновый и вовсе против дури – средство верное. Била-то я ласково, почитай, в четверть силы, хоть и крепкая у женишка моего голова, а все ему пригодится.

      Авось когда и думать научится.

      – З-зослава! – Кирей сел на кровати, руки ко лбу прижал. – Синяк же будет! Что я…

      – Скажешь, что это не синяк, а след от смертельной раны, полученной тобою в бою за семейное благополучие, – отозвался Еська и на всяк случай шажочек к двери сделал. Уж больно гневно блеснули Киреевы черные очи.

      – Будет, – подтвердила я, глядя, как пухнет помеж рогов шишка. Когда б я к ея появлению самолично рученьку не приложила б, то решила б, что третий рог пролупляется. А что, мало ли… Кирей-то не из простых азар, может, у них и положено, чем рогов больше, тем знатней. – Еще как будет, если ты мне кой-чего не объяснишь.

      И ковшиком по ладони пляснула.

      Для вразумления.

      Кирей на ковшик покосился. На меня глянул. На царевичей. Вздохнул и шишку потер.

      – Могла бы просто спросить…

      – Я спрашивала.

      Еще когда спрашивала, только он начал языком кружево вязать, словесей много наплел, да ни одного правдивого.

      – И спрашиваю. Чего ты с Ареем сделал?

      – Это не я с ним. – Кирей встал и отряхнулся, видать, совсем его водица излечила. Вона, стекает по космах, по лицу, по плечах. – Это он со мною! А ты еще и пожалеть не хочешь.

      И руку, полосою ожога перечеркнутую, под нос сунул.

      – Не дури, – говорю, от руки взгляд отведши, – а то ж хуже будет…

      Болит небось.

      Взаправду болит. Вона какой пузырь вздулся. Такой бы проколоть, а после повязку наложить с мазью, на соке чистотела сделанной. Пекучая. Зато чистит так, что ни одна зараза не возьмется. Хотя, мыслится, азарин