Делай, что хочешь. Елена Николаевна Иваницкая

набрел на забавную мысль и тут же ее осуществил: отправился к «нашим молодоженам» заказать себе вышитую рубашку. В мастерской застал их обоих и вынужден был наблюдать наглое, беспардонное, солнечное счастье. Как мало людям надо. Когда я объяснил, что видел вчерашний наряд Феликса и хочу для себя похожий, они расцвели еще пышнее, хотя пышнее некуда. Юный муж вспомнил, что он взрослый, и солидно принес неизбежный кувшин. Хорошенькая Делли вертелась и ахала: вы заметили? ах, правда? так приятно…

      – … я очень старалась!

      – Медом по сердцу, – вставил супруг, и даже не в шутку.

      За обсуждением мне пришло в голову, что неплохо бы и дядю угостить здешним рукодельем. Мастерица даже испугалась:

      – Подарок в столицу? Ах, пусть лучше мама…

      Вместе со словом «мама» я надумал и матери послать… – что бы такое? Расшитый носовой платок.

      Зардевшись, красавица спросила с деликатной запинкой: платочек кому? Ах, вашей матушке! Тогда нужно шить белым по белому. Ярко – если невесте. Или даже не белым, а вот, взгляните.

      Принесла и развернула очень тонкий шелк – цвета пожелтевшей книжной страницы.

      – Восьмиугольником сделать. А нитки не точно в тон, а чуть темнее или чуть светлее, вам как больше нравится?

      Я выбрал все три вариации. Постарался вспомнить, как был вышит роковой платок Дездемоны, чтобы заказать и четвертый, но не вспомнил.

      – Пожалуйста, встаньте на минуточку. Обмерить.

      Пикантный момент. Быстрые прикосновения черной ленточки в ловких пальчиках, наивный детский запах – цветочного мыла и молока, что ли. Она была маленького роста и, чтобы измерить мне шею, приподнялась на носочки, потянулась, обняла. Я близко и пристально посмотрел в черные глаза. Улыбнулась весело. Привыкла, что ею любуются. Ресницам быть бы потемнее.

      Задумалась, покусала алую губку.

      – Смотрите, ей не терпится начать! – радостно сообщил супруг. Она смущенно кивнула, а он объяснял вместо нее: – Такой заказ интересный. Иголка сама в руки просится.

      – Вы пейте, разговаривайте, а я вам пирога принесу и кроить буду.

      Мы сели так, чтобы смотреть на нее, и стали пить и разговаривать.

      Я вспомнил чересчур завитушечный фонарь над дверью и спросил, не его ли шедевр. «Вы заметили, правда?» – удовольствие пошло по второму кругу. Чтобы нагнать холода в это цветение, я поинтересовался, как же им разрешили жениться так рано. Он встрепенулся, разулыбался: решил, что я по дружбе хочу узнать подробности. За кого меня здесь принимают?

      Заявив, что у них все было удивительно и необыкновенно – «и ничего не рано, мне уже девятнадцать! позавчера исполнилось!», он начал, все больше увлекаясь, рассказывать очень заурядную историю. Делли тихо слушала, позвякивая ножницами, потом не утерпела и подсела к нам, сияя черными глазами: помочь повествованию. Что ж, понятно, им первый раз выпала возможность выговориться: здешние обыватели и так все знали, рассказать было некому. Я слушал со смесью приязни и неприязни, зависти и отвращения.