Уарда. Любовь принцессы. Георг Эберс

месяцев назад он дал обет хранить их в тайне. Подобные гимны не следует петь публично, в особенности в такое время, когда из других стран к нам приходят нововведения, подобно нашествию саранчи с востока.

      – Так же думаю и я! – вскричал казначей храма. – Амени слишком рано поведал этому юноше о мистериях.

      – Мне же кажется, – сказал Гагабу, – что наша община должна гордиться своим собратом, возвышающим славу нашего храма. Народ слушает его гимны, не вникая в глубокий смысл слов.

      – Пентаур всегда был твоим любимцем! – воскликнул главный астролог. – Другому ты не позволил бы многое из того, что разрешаешь ему. Его гимн остается для меня и для других опасным произведением. Неужели ты станешь отрицать, что имеется серьезный повод для опасений, что есть обстоятельства, которыми мы не можем пренебречь, иначе они в конце концов уничтожат нас, если мы своевременно и с непоколебимой твердостью не сможем с ними справиться?

      – Ты приносишь песок в пустыню и сыплешь сахар на лед! – воскликнул Гагабу, его губы задрожали. – Все идет теперь не так, как следует, и нам придется выдержать нелегкую битву, но не с мечами в руках, а с помощью ума и слова. Но кто как не мой ученик способен сражаться за наше дело? А вы хотите подрезать ему крылья и обрубить когти! Не трогайте моего Пентаура, иначе вы поступите как человек, который из страха перед зубной болью вырвал себе здоровые зубы. Увы! Нам скоро придется огрызаться так, что полетят клочья плоти и польется кровь, если мы не захотим быть съеденными.

      – И нам тоже пришлось столкнуться с врагом, – сказал жрец из Хенну, – хотя мы на дальней южной границе страны сумели не допустить многого, что произошло на севере, подобно тому, как страшная болезнь пожирает здоровое тело. Едва ли здесь более, чем у нас, чужеземное считается нечистым.

      – Едва ли более?! – вскричал главный астролог. – Его привлекают сюда, за ним ухаживают, его почитают. Подобно пыли во время знойных ветров, дующих сквозь балки деревянного дома, оно вторгается в нравы и язык[31], в жилища и даже в храмы, а на троне потомков Ра восседает потомок…

      – Дерзкий! – раздался голос главного жреца, в эту минуту вошедшего в зал. – Придержи язык и не осмеливайся употреблять его против царя, наместника Ра в этой стране.

      Главный астролог молча склонил голову. Затем вместе с ним все пировавшие встали, чтобы приветствовать Амени, который приветливо, но с достоинством кивнув им, занял свое место и, обращаясь к Гагабу, спокойно спросил:

      – Я вижу, вы взволнованны, что несвойственно жрецам. Чем нарушено равновесие ваших душ?

      – Мы говорили о том, что чужеземщина заполонила Египет, и о необходимости положить этому конец.

      – Что ж, с этим борюсь и я, – сказал Амени. – Нам многое пришлось пережить, но теперь с севера пришли вести, которые сильно меня тревожат.

      – Не потерпели ли наши войска поражение?

      – Нет, они остаются непобедимыми, но многие тысячи наших соотечественников сложили головы в битвах и походах.

31

Никогда египетские писатели не употребляли больше иностранных слов, чем во времена Рамсеса II и его сына Мернептаха.