Уарда. Любовь принцессы. Георг Эберс

руки подделывателя подписей Птамеса[18].

      – Значит, мумия несчастного останется без руки.

      – Она не будет ему нужна на том свете, – возразил Небсехт.

      – Положил ли ты ему хоть ушебти[19] в могилу?

      – Какой вздор!

      – Ты заходишь слишком далеко, Небсехт, ты действуешь неосторожно. Кто бесполезно мучит безвредного зверька, тому духи в преисподней отплатят тем же – так гласит закон. Но я знаю, что ты хочешь сказать. Ты считаешь позволительным причинять страдания животному, надеясь обогатиться познаниями, посредством которых сможешь уменьшить страдания людей.

      – А ты так не считаешь?

      Легкая улыбка мелькнула на лице Пентаура. Он нагнулся над кроликом и сказал:

      – Как это странно, зверек еще жив и дышит. Человек давно уже умер бы от подобного обращения. Вероятно, его организм более нежен и более подвержен разрушению.

      – Может быть. – Небсехт пожал плечами.

      – А я-то думал, что ты знаешь это наверняка.

      – Я? – удивился Небсехт. – Почему же? Ведь я тебе говорю, что мне даже не позволили исследовать, как движется рука подделывателя подписей.

      – Подумай: ведь известно, что блаженство души зависит от сохранности тела.

      Небсехт поднял на друга умные небольшие глаза и сказал, пожимая плечами:

      – Пожалуй. Впрочем, это меня не касается. Делайте с душами людей, что считаете нужным, я же хочу узнать, как устроено их тело, и чиню его, как могу, в случае повреждения.

      – Хвала Тоту[20], что, по крайней мере в этом отношении твое искусство неоспоримо.

      – Искусство принадлежит богам, я ничего не в состоянии сделать и владею своими инструментами едва ли с большею уверенностью, чем скульптор, осужденный работать во мраке.

      – Точно слепой Резу, рисовавший лучше всех одаренных зрением художников храма, – заметил, смеясь, Пентаур.

      – Я могу делать лучше или хуже других, но так, как они – никогда.

      – В таком случае мы должны довольствоваться твоим «лучшим», которым я и пришел воспользоваться.

      – Разве ты болен? – спросил Небсехт.

      – Хвала Исиде, я чувствую себя таким сильным, что мог бы вырвать с корнем пальму. Но я хотел попросить тебя посетить сегодня вечером одну больную девушку. Царевна Бент-Анат…

      – Царское семейство имеет своих лекарей.

      – Дай же ты мне договорить! Царевна Бент-Анат переехала лошадьми одну девочку, и, кажется, бедное дитя сильно изувечено.

      – Вот оно что! – протяжно произнес ученый. – В городе, или здесь, в некрополе?

      – Здесь, но она всего лишь дочь парасхита.

      – Парасхита? – переспросил Небсехт и снова сунул своего кролика под стол. – В таком случае я иду.

      – Чудак, кажется, ты ожидаешь найти что-нибудь необыкновенное у нечистых.

      – Это уж мое дело. Но я пройду туда. Как зовут парасхита?

      – Пинем.

      – С ним ничего нельзя будет сделать, –

18

За подделки, неправильные записи в официальных документах закон предписывал отсекать обе руки злодею.

19

Маленькие статуэтки, которые клались в могилу. Это были слуги, которые должны были помогать умершему в подземном мире. В руках у них был крюк и плуг, а на спине – мешочек с семенами.

20

Тот – бог ученых и врачевателей, ибис – его священное животное, поэтому самого Тота изображали с головой ибиса. Считалось, что бог Ра сотворил его как «прекрасный светоч», призванный указать на злейших врагов Ра. Будучи первоначально богом Луны, он с течением времени превратился в божество меры времени и меры вообще. Он взвешивает каждое слово, он мудрец, бог письма, искусства и науки. Греки назвали его Гермес Трисмегист, т. е. троекратный или очень большой, следуя примеру египтян, называвших его Тот или Техути – «в два раза больший», иными словами, также очень большой.