Сплетение судеб, лет, событий. Татьяна Мюллер-Кочеткова

и я затруднялась бы ответить на вопрос, какая его часть или отдельно взятая страна привлекают меня больше всего.

      В 1934 году мои взгляды на жизнь получили более четкие очертания. Под влиянием бесед с Гейнцом и Гансом я стала интересоваться политикой, читать газеты. В мире происходило много важных событий, находивших отклик в газетах, а также в наших беседах.

      В 1934 году, в годовщину провозглашения Гитлера Рейхсканцлером, резко активизировалась деятельность его сторонников не только в Западной Европе и в Австрии, но и в Латвии, где власти были вынуждены начать судебные разбирательства деятельности фашистской организации «Перконкрустс» и ее газеты. Но все это заглохло. В мае 1934 года к власти пришел Карлис Улманис. Он совершил государственный переворот, распустил Сейм и все политические партии и установил в Латвии авторитарный режим. Местным фашистам и сторонникам Гитлера это было весьма на руку.

      В беседах с Гейнцом и Гансом мы узнавали много подробностей о событиях в Германии и в Австрии, где в феврале 1934 года восстал Шуцбунд, военизированная организация австрийских социал-демократов, созданная еще в 20-х годах для защиты социальных реформ. Восстание было быстро подавлено не без помощи местных нацистов.

      До этого времени я не имела понятия о том, что такое – марксизм. Гейнц познакомил меня и Лео со взглядами немецкого марксиста Тальгеймера, книги которого были в Советской России запрещены, как я узнала много позже: они не соответствовали догмам марксизма-ленинизма.

      С другой стороны, общаясь со своей вышеупомянутой ученицей-учительницей фортепьяно, которая была моей ровесницей, я познакомилась с некоторыми ребятами, на несколько лет старше нас, которые состояли в подпольной социалистической организации «Дарба Яунатне» («Рабочая молодежь»), куда входили не только латыши, но также евреи и русские. Я охотно соглашалась помочь подпольщикам в распространении листовок, подсовывая их под двери домов или в подворотни рабочего района, примыкавшего к Лиепайскому озеру.

      Это можно было делать только после наступления темноты, когда улицы были пустынными – занятие не безопасное, так как полицейские особенно часто патрулировали этот район, где жило много социал-демократов, принимавших участие в мятежах 1905 года. Но в отличие от тех латышей, которые в сибирской ссылке примкнули к большевикам, остались в России и принимали участие в Октябрьской революции и ликвидации «контрреволюционеров», старые лиепайские социал-демократы, горячо любившие свою родину, Латвию, ограничивались тем, что за кружкой пива или в разговорах с молодежью вспоминали давние события и чужие края.

      Мне запомнилась одна песенка, услышанная от кого-то из них, и отражающая чемоданные настроения латышей-участников революции 1905 года, после ссылки возвращавшихся в родные края. Эта забавная песенка состоит из смеси латышских слов с русскими и немецкими: «Kur ir mans štoks un čemodans, proščai, man vaļas nav…» («Где моя палка и чемодан, прощай, у меня нет времени…»).

      Если и до этого я часто приходила