Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус. Анатолий Бородин

презиралось фискальство. «Это нехорошо», считали они. Начальство того времени, преподаватели и воспитатели не поощряли «жалобы кадет друг на друга», на доносы не реагировали, доносчиков прогоняли[115].

      В. В. Верещагин подтверждает: «Товарищество понималось в этом [Морском корпусе] еще сильнее [чем в малолетнем Александровском], энергичнее: не говорить, кто накаверзил, не выдавать и под розгами, не выносить сор из избы не только офицеру, но и воспитаннику старшего класса – считалось святою, неоспоримою обязанностью, и с нарушителями расправлялись безжалостно; даже перед полной очевидностью надобно было говорить “нет”, когда то требовалось классом».

      Ему, индивидуалисту, это не нравилось: «В противоположность многим, вероятно, большинству моих сверстников, я не любил товарищества, его гнета, насилия, каюсь – теперь это можно, – что я только молчал, притворялся, только показывал вид, что доволен им, так как иначе меня защипали бы». И 40 лет спустя не понимал, что культивируемый в Корпусе дух товарищества – одно из условий выживания в боевых условиях, и говорил «обдуманно, что принудительное, казарменное товарищество, действительно закаляя дух в известном направлении, не формирует характеров, а скорее сравнивает, нивелирует их, что оно уничтожает такое драгоценное качество, как наивность, самобытность и в значительной мере совестливость, – сколько чудовищно безнравственного по отношению к каждому отдельному лицу, каждой отдельной совести – в товариществе уважалось как высоконравственное, как молодечество, доблесть».

      Единственное, что он принимал, находя справедливым, – это строгое преследование ябедничества, фискальства: «Это была, кажется, единственная разумная, симпатичная черта кадетского самоуправства».

      «О милое товарищество, – заключает Верещагин, – перед которым многие так преклоняются, – власть нахальства, невежества и заскорузлости не умерла в вас; пройдохи и плуты пользуются вами для своих целей в корпусах, в училищах и далее в жизни»[116].

      Конечно, В. В. Верещагин заблуждался. Куда ближе к истине мнения других воспитанников Корпуса. Между нами, – утверждал М. А. Пещуров, – «существовал тот esprit de corps[117], который так блистательно проявил себя при обороне Севастополя, где на одном и том же месте безропотно умирало 30 и более офицеров, сменяя друг друга, и все были воспитанниками того же Морского кадетского корпуса»[118]. Эта сплоченность, этот дух товарищества, по мнению А. С. Горковенко, составляли «моральную силу нашего общества. <…> Мы были в точном смысле однокашниками и остались ими до старости. <…> Сойдясь с остатками товарищей на 35-й годовщине нашей службы, мы обрадовались друг другу, как дети одной разрозненной семьи»[119].

      Было и негативное. После домашней обстановки и даже Александровского малолетнего корпуса Морской поражал новичков грубостью. «В новом месте, – вспоминал В. В. Верещагин, – все было казарменное и более грубое – обращение, грубый язык и грубые шутки. <…>

115

Станюкович К. М. Указ. соч. С. 251. Так было раньше: «Никто не смел, не хотел, да и не расчет было хотеть, сделаться “задорным” (т. е. ябедой, фискалом. – А. Б.). Коренной закон всех воспитанников корпуса был таков: с “задорным” никому не говорить. Как только кадеты узнают, что кто-нибудь “прозадорился”, тотчас же оповещают: “господа, NN – задорный! с ним никто говорить не должен!” и этот закон исполнялся свято. <…> “задорного” могли простить, если он просил прощения – так или предварительно “отдуть”» (Зеленой А. С. Указ. соч. С. 609). Так было и в начале XX столетия: «К чести наших нравов следует отнести полное отсутствие фискальства. <…> со стороны начальников разных категорий никак не поощрялось. Системы информации начальников о деятельности товарищей никогда не было» (Белли В. А. Указ. соч. С. 36).

116

Детство и отрочество художника… С. 84–85, 131, 204.

117

Esprit de corps – корпоративный дух, спаянность (фр.).

118

Пещуров М. Очерк моей жизни. СПб., 1881. С. 15.

Пещуров Михаил Алексеевич (1823–?) окончил МКК мичманом (1841), лейтенант (1847); уволен для определения к статским делам (1850).

119

Горковенко А. С. Взгляд на прошедшее. Воспоминания // Морской сборник. 1876. Т. 154. № 6. С. 60, 61.

Горковенко Алексей Степанович (1821–1875) – воспитанник МКК (1832–1837), мичман (1837), окончил офицерские классы лейтенантом (1841), адъютант начальника 2-й флотской дивизии А. А. Дурасова (1841), офицер на «Камчатке» (1848–1851); упал с мостика и расшиб голову, более месяца в госпитале (1851); капитан-лейтенант, адъютант инспектора морских учебных заведений (1851); капитан 2-го ранга, воспитатель вел. князя Николая Константиновича (1856); капитан 1-го ранга (1858); вице-директор Гидрографического департамента Морского министерства (1860); контр-адмирал (1862); вице-адмирал, член Ученого отделения Морского технического комитета (1874).