Иванов катер. Борис Васильев

на удивление.

      – Вот я тебе, мать, и поднесу, чтоб меньше удивлялась, – улыбнулся шкипер и налил старухе на донышко граненого стакана. – Ну, гости дорогие, выпьем, как говорится, за хлеб да за сено, за пол да за стены, за мышку, за кошку, за нашу дворняжку да за козу Машку.

      Мужчины выпили, а женщины только пригубили и тут же отставили стаканы подальше.

      – Кушайте, гости дорогие, – сказала старуха и, отломив корочку хлеба, стала жевать ее передними уцелевшими зубами.

      Еленка ухаживала за ней, выбирая кусочки помягче и повкуснее. Авдотья Кузьминична принимала эти знаки внимания с царственной невозмутимостью.

      – Мы с тобой на той неделе по чернику пойдем, – сказала она. – Как, Иван, отпустишь матроса-то?

      – Да какая тебе черника сейчас! – засмеялся шкипер. – Ноги убьете да комаров покормите – вот и вся добыча.

      – Сегодня у нас что? – спросила Авдотья Кузьминична и сама же важно пояснила: – Сегодня у нас семнадцатое, по-старому – день Андрея Наливы и память иконы божьей матери Ганатской. Через четыре дня – Казанская. А на Казанскую, считай, так: поспела черника, поспела и рожь. Зажинки в старину начинались, песни по вечерам молодежь играла, и хороводы водили в поле.

      – Это же когда было-то, мать? – улыбаясь, спросил шкипер. – Это тогда было, когда мы еще без химии жили. А теперь все смешалось и календарь твой недействительный.

      – То не мой календарь, а божий, – строго сказала старуха. – Земля по божьему календарю творит.

      – Ну, насчет приметы это верно, – сказал старик, сдаваясь. – Коли черника, то и рожь. Это верно.

      – А насчет леща какая примета, Игнат Григорьич? – спросил Иван. – Пообещал я, понимаешь, Никифорову мальчонке…

      – Лещ вообще-то берет, – сказал шкипер. – Однако жара стоит, звон в воздухе, а он этого не любит. В глубину ушел, к стрежню поближе. Попробуй с плотов, что против Никольских островов зачалены.

      – А на приваду что?

      – Кашку свари покруче: пшенку либо перловку. Анисовых капель добавь маленько, чтобы дух по воде шел. А червей я тебе дам.

      Червей старик разводил сам в железном ящике, подсыпал им мучицы и спитого чаю, раз в два дня поливал разведенным молоком. Черви у него росли крупные, вертлявые, ярко-красные – один в один, не в пример бледным и тощим обитателям супесных берегов.

      – Давай, мать, за молоком завтра навостряйся, – озабоченно сказал старик. – Пятые сутки червей одним чаем потчую.

      – А что же Машка-то ваша? – спросила Еленка. – Или забастовала?

      Старуха горестно вздохнула, а шкипер засмеялся:

      – Тю-тю наша Машка! Продали мы Машку-то свою. Аккурат в Петровки и продали.

      – Продали?.. – ахнула Еленка. – Да как же так?

      – Расскажи, мать. Повесели гостей! – смеялся шкипер.

      – Смеху тут немного, – вздохнула старуха. – А дело было так. Задумала я козленочка поиметь…

      – Это она задумала, она!.. – хохотал шкипер. – Не Машка, Трофимыч, а она!

      – Да будет тебе, – отмахнулась старуха. – Ну, покормила я свою Машку, почистила, причесала – ладненькая такая