Иванов катер. Борис Васильев

вода другая, а тому, кто на Волге вырос, это не все равно.

      – Скотинка у них тут, – улыбнулась Еленка. – Кот Васька, собака Дружок да коза Машка. Невелик зоопарк, а есть каждый день просит.

      – Люди они старые, а значит, с чудинкой, – сказал Иван. – Ты учти это, Сергей.

      – Будет сделано, капитан. Не у бабы-яги росли, понимаем…

      Иван первым ступил на хлюпающие сходни, и, как только чмокнули они под его тяжестью, тотчас же настороженно тявкнула собачонка.

      – Свои, Дружок, свои! – крикнула Еленка, проходя вслед за Иваном на баржу.

      Собака подошла, ткнулась в ноги Еленке, обнюхала Сергея и, степенно помахивая хвостом, проводила до тяжелой двери. Иван стукнул в дверь палкой, приоткрыл, крикнул в сумрак коридорчика:

      – Можно, хозяева?

      Никто не отозвался, но они, не задерживаясь, прошли этот коридорчик, и Иван постучал в следующую дверь – такую же тяжелую, срубленную, вероятно, еще в прошлом веке.

      – Кого бог несет? – донесся из-за двери скрипучий старушечий голос, показавшийся Сергею неприветливым.

      При этих словах Иван распахнул дверь и посторонился, пропуская Еленку и помощника.

      Они вошли в кухню, крохотную из-за громоздкой русской печи. В кухне стоял тяжелый корабельный стол, который не дрогнул бы и от десятибалльного шторма, и такие же, рубленные топором, лавки.

      У квадратного оконца сидела сухонькая, чистенькая старушка с черными, живыми и, как опять показалось Сергею, недобрыми глазами. Строго поджав губы, она молча смотрела на них.

      – Здравствуй, Авдотья Кузьминична, – сказал Иван и подал старухе руку. – Вот нового помощника привел для знакомства.

      – К чаю поспели, – сказала старуха, сунув Сергею жесткую, как наждак, ладонь и расцеловавшись с Еленкой. – А познакомиться – еще познакомимся: до ледостава далеко.

      Сказавши это, она отвернулась и начала доставать из стенного шкафчика граненые стаканы.

      Еленка осталась помогать ей, а мужчины прошли в комнату; в проеме вместо двери висела ситцевая занавеска. Здесь стояли кровать со множеством подушек, платяной самодельный шкаф, дерматиновый диван, несколько стульев и стол – точная копия того, кухонного. За столом сидел грузный, в седых космах старик и читал толстую растрепанную книгу. При виде вошедших он аккуратно заложил книгу листочком и снял круглые железные очки.

      – Здорово, капитан, – сорванным голосом сказал он. – Слыхал уж и про беду твою, и про удачу.

      Старик крепко пожал им руки, они сели, и Иван спросил с удивлением:

      – Что сипишь-то, Игнат Григорьич? Простыл?

      – Да вот… – Старик покашлял, покосился на занавеску, помял пальцами большой, заросший седой куделью кадык. – Должно, так…

      – Где там! – крикнула из кухни старуха. – Напился в Петров день да все песни играл, как молодой!

      Старик смущенно крякнул, но спорить не стал. Закурил предложенную Иваном папиросу, глянул на Сергея выцветшими, но еще по-молодому пристальными глазами:

      – Волгарь?

      – Саратовский.

      – Или