Глухомань. Борис Васильев

же образом?

      – С помощью тарана. А тараном у нас служит трудовой орден. Я сначала его на целине выпахал, а уж с ним – право на академию.

      Ким постоянно носил на своей корейской физиономии хитровато-русский взгляд, подсвеченный ироническим прищуром. Прищур он порой прятал, широко распахивая узкие глаза, но хитроватость при этом оставалась, что всегда нравилось начальству. Вы, наверно, и сами знаете, что начальники наши терпеть не могут иронии, нутром чуя ее интеллигентские корни, и прямо-таки обожают хитрованство, полагая его зеркалом русской простоты, которая, как известно, хуже воровства. «С лукавинкой мужик, не гляди, что кореец. Такой все, что обещал, сделает!» Так это начальство рассуждало, и Ким – делал. Но всегда по-своему. За это его дружески корили, однако главным все же оказывалось то, что он – делал. Для нас результат всегда важнее способов его достижения, что в конце концов частенько срабатывает назад, как затворная пружина. Но начальство искренне рассчитывает, что подобный сбой произойдет в то расчетное время, когда это начальство уже успеет перебраться в иное руководящее кресло. Помягче и повыше. И, представьте себе, очень редко при этом ошибается в своих расчетах.

      А в тот банный вечер, который случился существенно позже описываемых выше событий, Ким явился с иным выражением глаз. Вздыхал, пыхтел, вяло шутил и вяло отвечал – даже парился, кажется, без всякого удовольствия. Это было совсем уж на него не похоже, почему я и спросил за кружкой пива, не стряслось ли чего.

      – Письмо от сына получил, – нехотя сказал он. – По всему судить, так бьют в армии смертным боем.

      – Его бьют? – туповато переспросил я.

      – Ну, вряд ли. Во-первых, он сдачи даст, а во-вторых, про себя он из гордости писать бы не стал.

      Отхлебнул пивка и добавил неожиданно:

      – Лучше бы его.

      – Это почему же?

      – Потому что тогда я бы право получил поинтересоваться. А так – непонятно, что делать. С ним еще один парнишка из нашего совхоза служит. Один сын у матери.

      – Его бьют?

      – Похоже, – Альберт вздохнул. – Тихий он, в очках. Безотцовщина. Мать его в совхозной поликлинике медсестрой работает.

      4

      На том тогда этот разговор и увял, потому что из парной вывалились распаренные и горластые. Появилась пара бутылок иного градусного содержания, речи начали спотыкаться, но крепчать, ну, и все дельное свернулось, как улитка.

      А возникло вдруг уже поздней весной, в мае, что ли. Я с работы пришел, только поставил воду для пельменей, как появился Ким. Еще серьезнее, чем в зимней бане.

      – К пельменям угадал!

      – Значит, под пельмешки и выпьем, – он поставил бутылку на стол. – Выпьем, и ты со мной пойдешь.

      – Куда?

      – Мне специалист по цинку нужен.

      Нужен так нужен: я лишних вопросов в мужском разговоре не задаю. Выпили, закусили.

      – Куда прикажешь?

      – Довезу.

      Привез в старый заброшенный гараж на окраине совхоза. Ворота в него были закрыты, Ким погудел – открыли. Солдат открыл.