Не стреляйте белых лебедей. Борис Васильев

нам бензинчику, Егор. Банка есть?

      Не сообразил Егор, зачем бензинчик-то понадобился, но принес: банка нашлась. Принес, подал сивому:

      – Вот.

      – Молоток мужик, – сказал сивый. – Учтем твою сообразительность. А ну-ка отойдите подальше.

      И плеснул всю банку на муравейник. Плеснул, чиркнул спичкой – ракетой взвилось пламя. Завыло, загудело, вмиг обняв весь огромный муравьиный дом.

      Заметались черноголовики, скрючиваясь от невыносимого жара, затрещала сухая хвоя, и даже старая ель, десятки лет прикрывавшая лапами муравьиное государство, качнулась и затрепетала от взмывшего в поднебесье раскаленного воздуха.

      А Егор с Колькой молча стояли рядом. Загораживаясь от жара руками, глядели, как корчились, сгорая, муравьи, как упорно не разбегались они, а, наоборот, презирая смерть, упрямо лезли и лезли в самое пекло в тщетной надежде спасти хоть одну личинку. Смотрели, как тает на глазах гигантское сооружение, терпеливый труд миллионов крохотных существ, как завивается от жары хвоя на старой ели и как со всех сторон бегут к костру тысячи муравьев, отважно бросаясь в огонь.

      – Фейерверк! – восхитилась пегая. – Салют победы!

      – Вот и все дела, – усмехнулся сивый. – Человек – царь природы. Верно, малец?

      – Царь?.. – растерянно переспросил Колька.

      – Царь, малец. Покоритель и завоеватель.

      Муравейник догорал, оседая серым, мертвым пеплом. Лысый пошевелил его палкой, огонь вспыхнул еще раз, и все было кончено. Не успевшее погибнуть население растерянно металось вокруг пожарища.

      – Отвоевали место под солнцем, – пояснил лысый. – Теперь никто нам не помешает, никто нас не побеспокоит.

      – Надо бы отпраздновать победку-то, – сказал плешивый. – Сообразите что-нибудь по-быстрому, девочки.

      – Верно, – поддержал сивый. – Мужика надо угостить.

      – И муравьев помянуть! – захохотал лысый. И все пошли к лагерю.

      Сзади плелся потерянный Егор, неся пустую банку, в которой с такой готовностью сам же принес бензин. Колька заглядывал ему в глаза, а он избегал этого взгляда, отворачивался, и Колька спросил шепотом:

      – Как же так, тятька? Ведь живые же они…

      – Да вот, – вздохнул Егор. – Стало быть, так, сынок, раз оно не этак…

      На душе у него было смутно, и он хотел бы тотчас же уехать, но ехать пока не велели. Молча готовил место для костра, вырезал рогульки, а когда закончил, бабенки клеенку расстелили и расставили закуски.

      – Идите, – позвали. – Перекусим на скорую руку.

      – Да мы… это… Не надо нам.

      – Всякая работа расчета требует, – сказал сивый. – Мальцу – колбаски, например. Хочешь колбаски, малец?

      Против колбаски Колька устоять не мог: не часто он видел ее, колбаску-то эту. И пошел к накрытой клеенке раньше отца: тот еще вздыхал да хмурился. А потом поглядел на Кольку и тихо сказал:

      – Ты бы руки сполоснул, сынок. Грязные руки-то, поди.

      Колька быстренько руки вымыл, получил булку с колбасой, наслаждался, а в глазах мураши