Калина красная. Василий Шукшин

елки зеленые. А то ведь, когда хочешь подорвать, попадаешься, как ребенок.

      И опять охватила Егора радость воли, радость жизни.

      – Ох, д-ничего ж я не видал, д-никого не знаю, – еще разок спел Егор. И включил свой славный ящичек на малую громкость. И пошел читать надписи на надгробиях. Кладбище огибала улица, и свет фар надолго освещал кресты, пока машина огибала угол. И тени от крестов, длинные, уродливые, плыли по земле, по холмикам, по оградкам… Жутковатая, в общем-то, картина. А тут еще музычка Егорова вовсе как-то нелепо. Егор выключил музыку.

      – «Спи спокойно до светлого утра», – успевал прочитывать Егор. – «Купец первой гильдии Неверов»… А ты-то как здесь?! – удивился Егор. – Тыща восемьсот девяносто… А-а, ты уже давно. Ну-ну, купец первой гильдии… «Едут с товарами в путь из Касимова…» – запел было негромко Егор, но спохватился. – «Дорогому, незабвенному мужу от неутешной вдовы», – прочитал он дальше. Присел на скамеечку, посидел некоторое время… Встал. – Ну, ладно, ребята, вы лежите, а я пойду. Ничего не сделаешь… Пойду себе, как честный фраер: где-то же надо, в конце концов, приткнуть голову. Надо же? Надо. – И все же спел еще разок: – Д-ничего ж я не видал, д-никого ж не зна-аю.

      И стал он искать, куда бы приткнуться.

      У двери деревянного домика на самой окраине из сеней ему сурово сказали:

      – Иди отсюда! А то я те выйду, покажу горе… Горе покажу и страдание.

      Егор помолчал немного.

      – Ну, выйди.

      – И выйду!

      – Выйдешь… Ты мне скажи: Нинка здесь или нет? – по-доброму спросил Егор мужика за дверью. – Только правду! А то ведь я узнаю… И строго накажу, если обманешь.

      Мужик тоже помолчал. И тоже сменил тон, сказал дерзко, но хоть не так зло:

      – Никакой здесь Нинки нет, тебе говорят! Неужели не понятно? Шляются тут по ночам-то.

      – Поджечь, что ли, вас? – вслух подумал Егор. И брякнул спичками в кармане. – А?

      За дверью долго молчали.

      – Попробуй, – сказал наконец голос. Но уже вовсе не грозно. – Попробуй подожги. Нет Нинки, я те серьезно говорю. Уехала она.

      – Куда?

      – На Север куда-то.

      – А чего ты лаяться кинулся? Неужели трудно было сразу объяснить?

      – А потому что меня зло берет на вас! Из-за таких вот и уехала… С такими же вот.

      – Ну, считай, что она в надежных руках – не пропадет. Будь здоров!

      В телефонной будке Егор тоже рассердился.

      – Почему нельзя-то?! Почему? – орал он в трубку.

      Ему что-то долго объясняли.

      – Заразы вы все, – с дрожью в голосе сказал Егор. – Я из вас букет сделаю, суки: головками вниз посажу в клумбу… Ну, твари! – Егор бросил трубку… И задумался. – Люба, – произнес он с дурашливой нежностью. – Все. Еду к Любе. – И он зло саданул дверью будки и пошагал к вокзалу. И говорил дорогой: – Ах ты, лапушка ты моя! Любушка-голубушка… Оладушек ты мой сибирский! Я хоть отъемся около тебя… Хоть волосы отрастут. Дорогуша ты моя сдобная! – Егор все набирал и набирал какого-то остервенения. – Съем я тебя поеду! – закричал он в тишину, в ночь. И даже не оглянулся