Потерпевшие кораблекрушение. Роберт Стивенсон

я.

      – Конечно, – сказал он. – Хотя, пожалуй, именно это вам и следовало бы сделать. На мой взгляд, вы довольно безжалостны к, владельцам извозчичьих трактиров. По вашим же собственным словам выходит, что никакого просвета в вашей судьбе не предвидится, и, следовательно, чем дольше вы здесь пробудете, тем дороже это обойдется вашей милой и доброй квартирной хозяйке. Теперь выслушайте мое предложение: если вы согласитесь уехать, я куплю вам билет до Нью-Йорка и оплачу оттуда проезд до этого… Маскегона (если я не путаю названия), где жил ваш отец, где, вероятно, у него остались друзья и где, без сомнения, вам удастся найти какое-нибудь занятие. Я не жду от вас благодарности – ведь вы, конечно, считаете меня свиньей; однако я попрошу вас вернуть мне эти деньги, как только вам представится такая возможность. Больше я для вас ничего сделать не могу. Другое дело, если бы я считал вас гением, Додд. Но я так не думаю и вам не советую.

      – Мне кажется, без последнего замечания можно было бы и обойтись, – не сдержался я.

      – Возможно, – сказал он все тем же ровным, голосом. – Но мне казалось, что оно имеет прямое отношение к делу, а кроме того, вы, попросив у меня денег без всякого обеспечения, позволили себе вольность, допустимую только между близкими друзьями, и дали мне основание ответить вам тем же. Однако речь идет не о том: вы согласны?

      – Нет, благодарю вас, – ответил я. – У меня остался еще один выход.

      – Очень хорошо, – ответил Майнер. – Однако взвесьте, честен ли он.

      – Честен?.. Честен?.. – вскричал я. – По какому праву вы сомневаетесь в моей честности?

      – Не буду, если вам это не нравится, – ответил он.

      – По-вашему, честность – это что-то вроде игры в жмурки. Я придерживаюсь другого мнения. Просто мы определяем это понятие по-разному.

      После этого неприятного разговора, во время которого Майнер ни на минуту не прервал работы над картиной, я отправился в мастерскую к моему бывшему учителю. Это была моя последняя карта, и теперь я решил пойти с нее: я решил снять фрак джентльмена и заниматься отныне искусством в блузе рабочего.

      – А, да ведь это наш маленький Додд! – воскликнул мэтр, но тут взгляд его упал на мой потертый костюм, и лицо его как будто омрачилось.

      – Мэтр, – сказал я, – не возьмете ли вы меня опять в свою студию, на этот раз в качестве рабочего?

      – Но я думал, что ваш отец очень богат, – удивился он.

      Я объяснил ему, что мой отец разорился и умер. Он покачал головой.

      – У дверей моей студии толпятся рабочие получше, – сказал он. – Намного лучше.

      – Прежде вам кое-что нравилось в моих работах, – умоляюще сказал я.

      – Кое-что мне в них нравилось, это правда, – ответил он. – Они были неплохи для сына богача, но для бедного сироты они плохи. Кроме того, я полагал, что вы можете выучиться на художника, но не думаю, что вам удастся выучиться на рабочего.

      В те времена на одном из бульваров неподалеку от гробницы Наполеона стояла осененная жалким деревцем скамья, с