На заре самурайской вольницы. Александр Альшевский

естественно, поклялся богами и буддами, что не способен на подобное злодейство. «Пусть демоны Ахо и Расэцу истерзают мое тело раскаленными железными вилами, если я обманываю вас, государь», заверял экс-императора в своей верности Нобуёри. И тут же намекнул, что в императорском дворце с недоумением и беспокойством восприняты слухи о том, что Синдзэй ради укрепления собственной власти под предлогом усиления экс-императорского правления готов на все, даже на убийство императора и преподобной Бифукумонъин.

      Всемогущий Синдзэй оказался фактически беззащитным. Повесть вызвала противоположный эффект и экс-император начал косо поглядывать на своего советника и наставника. На его покровительство надеяться нельзя. Киёмори вряд ли без высочайшего волеизъявления выступит против заговорщиков, или же, в крайнем случае, потребует неопровержимых доказательств умысла против экс-императора. А таковых не имелось, одни лишь домыслы заинтересованного лица. Потянулись томительные дни ожидания.

      Узнав о повести в картинках, Нобуёри моментально смекнул, что решающий момент близок. Надо спешить, а не то Синдзэй придет в себя и выкинет такое… В целом – все готово и обговорено. Осталось только расшевелить угли гнева, постоянно тлевшие в душе Минамото Ёситомо.

      «Разве я не доказал преданность императору, лишив жизни отца и младших братьев?! И что получил взамен?», бормотал порядком захмелевший Ёситомо. «Вся власть досталась подхалиму Синдзэю. Теперь лебезит перед Киёмори. И монахом посоветовал тому стать. И придворный ранг присвоил выше моего. Куда это годится? Подсунул достопочтенному государю Госиракаве какие-то картинки, по которым вроде бы выходит, что мы замыслили страшное злодейство. Одна мерзость и только. А вас этот мудрец и любитель китаизированных аллегорий и вовсе оскорбил. Надо что-то делать, Ёситомо-доно. При ваших заслугах как-то не к лицу молча сносить все это», нашептывал, подливая сакэ в казалось бы бездонную чашу Ёситомо, Нобуёри. Он не случайно, а с умыслом оговорился, привязав к подозрениям, а точнее, обвинениям в измене не только себя, но и своего гостя, о котором в повести не было и капли намека. Так будет вернее, рассчитывал Нобуёри. Благодаря этой «ошибке» Ёситомо станет, несомненно, позговорчееве, иначе его голова полетит вслед за головой Нобуёри. «Ну, что же, значит снова в бой…», словно про себя пробормотал внезапно протрезвевший Ёситомо. «Да, кстати», как бы невзначай напомнил Нобуёри. «Четвертого декабря Киёмори, сынок его, Сигэмори, в общем, вся семейка Тайра, это бельмо на глазу из Исэ, отправляются в паломничество. В Кумано». Ёситомо промолчал. Что-то мешало принять ему окончательное решение.

      В Кумано на полуострове Кии отправлялись для спасения души путем телесного очищения и искупления грехов всевозможным подвижничеством. Люди безгранично верили в действенность молений в трех храмах Кумано, поэтому поток паломников всех рангов и сословий не иссякал