Дом толерантности (сборник). Анатолий Грешневиков

коррупции. Известное дело… Только что мы с вами можем сделать для торжества справедливости в нашей разворованной стране?

      – Плохо, раз мы ничего не можем. В России только один человек все может – и коррупцию одолеть, и справедливость обеспечить, этот человек – Президент. Путин. Он хочет, но не может. Загадка. А вот немцы войну нам проиграли, живут лучше нас, и у немцев справедливость есть, а у нас ее нет.

      – Почему же в России нет справедливости?

      – Откуда мне знать?

      – Я думал об этом. Все беды, кажется, от политики. А мне она не по душе.

      – И я думал. Ты вот был в Германии?

      – Не довелось.

      – Меня приглашали. Дважды. Ездил всюду там. Смотрел. Кругом цветы, чистота. А у нас кругом ларьки и мусор.

      – Вы думаете, будут цветы на улицах – будет и справедливость?

      – Точно. Либо цветы, либо мусор. Когда я приехал от немцев, то первым делом начал убирать дерьмо за своей собакой. У меня нога обгорелая, видишь… Гулять с собакой часто не могу. Выпущу ее на улицу раз, другой, а потом хожу, как немец, и совочком в пакет убираю собачьи подарки.

      В коридоре послышался шум и визг собаки. Старик встал из-за стола, взял из вазы маленькую сухую баранку и пошел к четвероногому другу.

      – Чувствует, про него говорят. Гулять просится. Ладно, Верный, иди, проветрись.

      Хлопок двери заставил Николая Степановича вздрогнуть, вспомнить, что ему тоже пора домой. Однако старик положил ему тяжелую руку на плечо, как бы командуя, что надо еще посидеть.

      Они допили початую бутылку самогона, еще раз поговорили о том, что жизнь в России обязана быть справедливой и красивой, но до того исторического момента они, увы, не доживут. Хмельной Николай Степанович двинулся домой. Попил с женой чаю, и, не дожидаясь старшей и младшей дочерей, лег спать. И пока сон не одолел его крепкий, закаленный организм, он думал о старом танкисте Иване Никодимыче. Жили они рядом, на одной лестничной площадке не один год – десяток с гаком, а вот узнали друг друга, сблизились, только сегодня. Грустная штука – жизнь.

      Утром за чашкой Николай Степанович рассказал и жене, и дочерям о вчерашнем вызове в полицию.

      – Кто бы к нам домой ни приходил с этой проблемой, знайте – я против строительства торговой лавки, – заключил он бодро, давая семье понять, что иных мнений быть не должно. – Иван Никодимыч не должен остаться один, мы с ним.

      – Удивительно, чего люди-то испугались? – недоуменно спросила Ольга Владимировна, прижав руку к сердцу. – Сперва протестуют, потом обратно подписи отзывают. Кому нужна здесь шашлычная?..

      – Майор на всех нажимает. У него, видимо, свой интерес здесь. А ты опять за сердце хватаешься?! Болит?

      – Сейчас пройдет.

      – Анзор говорит, что не будет никакой шашлычной, – встряла в разговор Маша.

      – А что будет? – спросил раздраженно отец.

      – Продукты первой необходимости.

      – Продуктовых магазинов в округе пруд пруди, – ухмыльнулся отец, пристально взглянув