Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник). Александр Иличевский

блестящий снег. Чашеобразная аудитория стояла, вздыбленная оторванными рядами стульев. Над кафедрой реял обесточенный, разоренный планетариум, похожий на гигантскую шишку. По углам, заметенным снегом, в разбросанных картах туманностей шуршали мыши.

      Ночевали в списанных почтовых вагонах, стоявших в разгрузочных тупиках Белорусского вокзала. Это было отличное место. Топили титан, подбирая у склада куски угля, откуда – за батон, за путейский рафинад, за кило картошки – на тряской тележке развозили их проводникам по вагонам.

      В котельной Музея революции 1905 года. Музейный сторож, заступавший на дежурство по сложному графику, вычислением которого жречески занимался Коляныч, благоволил к ним как к благородным экскурсантам.

      Интересные эти ночевки были полезными для Нади. Когда наставал день дежурства, их находил Коляныч, знавший, что старику требуется приличная аудитория.

      Похожий на коромысло сторож Ходя владел артистическим умением. Залпом выпив свое, он нетерпеливо ждал, когда гости разгужуются, после чего заставлял разуться и подымал на экскурсию.

      Шамкая и упоенно впадая в нечленораздельность, сторож вел их по экспозиции. Самозабвенно, как ребенок, подражающий взрослой речи, он захлебывался революционным вдохновением неизвестной экскурсоводши.

      Разомлевшие от жары и выпивки, они стояли, покорно внимая этому высокому неопрятному старику в клетчатых тапочках. Слабый Коляныч клевал носом. Вадя давал ему подзатыльник, от которого тот выпадал на шаг вперед, но после вставал прямо, минут на пять.

      Это предстояние перед сумасшедшим стариком было их данью за теплую чистую ночевку под шум «Ура!», и выстрелов, и залпов, и цоканья копыт казачьей сотни, раздававшихся от диорамы пылающей Пресни, звук которой сторожу заменял пение ангелов.

      – Хо́дя, хо́дя сюды, – говорил им, махая рукой, сторож, когда собирался перейти к следующей части экспозиции.

      XIX

      На Грузинах тогда еще оставались столетние усадебки с высокими крылечками, деревянные мещанские дома. В них то сидела архивная конторка, то ремонтный склад ЖЭКа, иные пустовали. Один из таких пустых домов стоял на Малой Грузинской и был целехонек благодаря тому, что охранялся псом.

      Некий чинуша из местной управы решил попридержать этот дом до поры до времени и поставил во дворе конуру, гигантскую, из которой, судя по ее виду, должен был выскакивать медведь с огненными булыжниками в лапах.

      На самом деле оттуда вылетал ротвейлер, всеми четырьмя пудами кидавшийся на рабицу ограждения. Брыли пса слюнявили оцинкованную сетку, воздух грохотал, клацал, дрожал.

      Надя не боялась никакого зверья, и этот пес лизал ей руки, пока Вадя, сторонясь и содрогаясь, пробирался на крыльцо, нащупывал проволоку звонка, и по его жестяному дребезгу распахивалась дверь, смущенный призрак впускал их вместе с ветром и вертлявой охапкой пурги, и по холодной лестнице они взбирались в холодную комнату, где разломанный стул или ящик, заброшенные в садовую печурку, через полчаса