Вдруг охотник выбегает. Юлия Яковлева

не живет, раз его по ошибке вселили. Я снова в своей комнате прописан. Ну, до свидания, Катерина Егоровна.

      – Спокойной ночи! Спокойной ночи! – залепетала соседка, кланяясь и пятясь.

      Зайцев знал, что их слышала вся квартира. А завтра будет знать весь дом. Тем лучше.

      Сам он, впрочем, отнюдь не чувствовал себя так, как говорил. Вещи в комнате казались ему незнакомыми.

      У белой высокой печи лежали дрова, на вязанке хозяйственно пристроен коробок спичек. Зайцев открыл заслонку. Соорудил шалашик из щепы. Пламя быстро занялось. Зайцев остановился у кровати, не решаясь на нее сесть. Полосатый матрас казался ему голым и страшным. Хотя в сравнении с тюремной койкой, конечно, дышал уютом.

      Зайцев подошел к окну. Несмотря на осеннюю темноту, угадывался простор над Мойкой.

      Вчера он заснул в камере на Шпалерной; невозможно было и вообразить тогда, что в следующий раз ночевать он будет дома. Дома? Его комната была почти такой же, какой он оставил ее, уходя на работу июньским утром. Тогда он никак не мог представить себе, что ночевать придется уже на Шпалерной.

      Или, может, его так же внезапно заберут завтра обратно?

      В прежнее время, до ареста, он свихнулся бы от этого «завтра», от неизвестности и нетерпения. Но тюрьма научила его жить одним днем и не загадывать вперед.

      Мебель даже стояла так, как он ее оставил. Только на косяке двери остались следы сургуча.

      «Надо бы постелить», – подумал Зайцев без особой охоты. Выдвинул ящик комода. Другой. Третий. Пусто.

      Он напряг мышцы и отодвинул комод от стены.

      В дверь кто-то легонько стукнул.

      – Паша, не заперто.

      Паша вошла боком. В руках ее была стопка постельного белья.

      – Ты чего в темноте сидишь? – удивилась она. Щелкнула выключателем. Экономичная лампа-уголек пролила грязновато-тусклый свет. Паша хлопнула стопку на матрас.

      – Это ни к чему.

      – Сам завтра, что ли, по магазинам побежишь? В очередях толкаться? Да ты завтра ни свет ни заря на службу ускочишь, что я – не знаю?.. Вот, значит, как. От тюрьмы, как говорится, да от сумы…

      Паша взялась за уголки.

      – Выпустили тя, главное.

      – Невиноватых не сажают, – устало повторил Зайцев. Он чувствовал, что глаза закрываются сами, но слишком многое случилось за день; образы и мысли плясали в голове, и было ясно, что сразу уснуть не получится. Ему казалось, что здесь, в тепле комнаты, от него исходит особенно густой запах тюрьмы.

      – Ясень пень, – охотно согласилась Паша. – А тут хорек в голубой фуражке на жилплощадь твою было вселился, – быстро доложила она, взмахивая надувшейся простыней, как парусом. На Зайцева дунуло запахом утюга.

      «Это бывший жилец дрова, стало быть, запас», – подумал Зайцев. Ему захотелось, чтобы Паша поскорее ушла.

      – Мы сразу все поняли, когда его сегодня засветло того. Под зад.

      – Арестовали? – поразился Зайцев.

      – А хер его знает. Ты отойди, не мелькай. В кресло вон сядь. А то под ногами болтаешься.

      Зайцев отошел. Кресло под ним испустило свой обычный вздох.