Динка прощается с детством. Валентина Осеева

юноша в солдатской гимнастерке торопливо выходит из задней двери и начинает перебирать письма. Пальцы у него тонкие, длинные, лицо удивительно светлое, чистое, как у ребенка.

      – Сейчас, сейчас… Я так и думал, что вы сегодня приедете, и очень спешил, но вы знаете, на днях меня отправляют на фронт, – быстро бормочет он, словно оправдываясь.

      – Вы поедете на фронт, Миша? – удивленно спрашивает Динка. Ей даже не верится, что этот мальчик, этот Миша Жиронкин, которого они с Мышкой прозвали Почтовым Голубем, может поехать на войну и с кем-то сражаться, кого-то убивать. – Вы, Миша, на войну? – улыбаясь, переспрашивает она.

      Юноша взмахивает длинными, девичьими ресницами, большие голубые глаза его застенчиво щурятся, щеки заливает густой румянец.

      – Меня еще зимой мобилизовали в стрелковый полк. Но я, знаете, наверно, не смогу стрелять в живых людей, – жалко улыбаясь, поясняет он. – Я плохой солдат. Конечно, я должен. За царя и отечество…

      – За царя и отечество… – машинально повторяет Динка.

* * *

      Бедный, бедный Почтовый Голубь… Он давно и безнадежно влюблен в Мышку. Когда Мышка появляется на почте, Голубь совсем теряется. Несмелый и стеснительный по природе, он не может даже ответить ей, есть ли письма, и только смотрит на нее большими, чистыми, как родник, васильковыми глазами.

      – Ничего, ничего… Я не спешу, – смущаясь так же, как он, поспешно говорит Мышка.

      – Я сейчас, сейчас… Письма должны быть, – бормочет несчастный Голубь. – Я найду…

      Мышка терпеливо ждет. Если писем все-таки не оказывается, Миша Жиронкин приходит в полное отчаяние. Он хотел бы отдать ей всю пачку любых писем. Миша чувствует себя так, будто он виноват в том, что ей не написали…

      – Письма немного задержались, – смущенно говорит он. – Они еще в дороге. Но завтра обязательно придут, я уверен, что придут. Только не беспокойтесь, пожалуйста.

      – Ничего, ничего, – торопится успокоить его Мышка. – Признаться, я и не ждала сегодня.

      – Нет, как же! Вы приехали, а писем нет. Что же это такое! Как можно… Ведь это для вас напрасное беспокойство.

      Бедный Почтовый Голубь снова и снова перебрасывает все письма и в отчаянии разводит руками.

      – Да пустяки, – уверяет его Мышка. – Я и не ждала, я просто так приехала.

      Прощаясь, Жиронкин широко распахивает перед Мышкой обе половинки двери. Из-за доброты и сочувствия к юноше Мышка ласково улыбается ему, протягивает руку. Вспыхнув от счастья, он осторожно, как хрупкую вещь, держит на ладони ее пальчики, не смея пожать их.

      – Вы приедете завтра? – с замирающим сердцем спрашивает он.

      – Не знаю. Может быть, сестра… – говорит готовая провалиться сквозь землю Мышка.

      Дома она машет руками и смеется:

      – Ни за что больше не поеду! Мы стоим на этой почте, как два дурака, друг против друга и краснеем. Нет, ты только представь себе эту картину! Причем от смущения или еще какого-то идиотского чувства я веду себя так, что этот