Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2016. Коллектив авторов

И для своего времени он был прав.

      Однако не прошло и века, как стали употребляться ассонансы, рифмоиды, составные и усеченные рифмы. А количество таких неправильных рифм неограниченно, оно исчисляется миллионами. Подобная эволюция случилась и с метром. Уже в начале XX века у Блока, Ахматовой, Хлебникова появились дольники и тактовики, свободные ритмы, где обязательным было только число ударений в строке, а общее число стоп – произвольно. Лучший тому пример, это гениальный хлебниковский «Зверинец»:

      О, Сад, Сад!

      Где железо подобно отцу, напоминающему братьям,

      что они братья, и останавливающему кровопролитную схватку.

      Где немцы ходят пить пиво.

      А красотки продавать тело.

      Где орлы сидят подобны вечности, означенной сегодняшним,

      еще лишенным вечера, днем.

      Где верблюд, чей высокий горб лишен всадника,

      знает разгадку буддизма и затаил ужимку Китая.

      Где олень лишь испуг, цветущий широким камнем.

      Что же касается метрики, то еще в 1910 году Вадим Шершеневич перевел с французского теоретическую работу Шарля Вильдрака и Жоржа Дюамеля «Теория свободного стиха». В предисловии переводчик написал: «Господствующее до последних лет и еще существующее в наши дни убеждение, что стихи построены на числовом соответствии не больше, чем добросовестное заблуждение. Как справедливо указал некогда Валерий Брюсов, французский и русский стих, основывается на равновесии и пропорциональности образов и цезур. Совпадение числа слогов не обязательно, в этом отношении французская поэзия ближе всего к русским народным былинам. Все больше и больше права приобретает свободный стих. Почти все остальные мысли французских теоретиков могут быть применены к русскому свободному стиху».

      Вчитаемся в стихотворение «Лето» из книги Амарсаны Улзытуева «Новые анафоры»:

      Озеро Щучье, купаюсь с моими детьми,

      Оленьке – девять, сыну Дондоку – шесть,

      Рядом мой друг, Мастер Ли, Лихотин Леонид –

      Рябь от него по всему побережью.

      Или другой пример:

      Чистое золото орд моего лица,

      Чикузкоглазым, как лезвие, взглядом – и нету его, супротивника мово!

      Вырастил я нос – да не нос, приплюснутый кувалдой,

      Выпрастал из-под жёстких волос ушки на макушке-слушать топот судьбы.

      Какая свобода и, вместе с тем, какая организованность стиха! Было ли что-нибудь подобное прежде? Дай Бог, памяти, что-то припоминается:

      Если кого я люблю, я бешусь порой от тревоги,

      что люблю напрасной любовью,

      но теперь мне сдается,

      что нет напрасной любви,

      что плата здесь верная,

      та или иная.

      Я пылко любил одного человека,

      который меня не любил,

      и вот оттого я написал эти песни…

      Это стихотворение из книги Уолта Уитмена «Листья травы», которое было написано в 60-е годы XIX века. Однако Амарсана Улзытуев совершенно естественно и свободно сегодня ведет собственную обретенную линию:

      Нежная