Сгоревший дом. Гоша Апальков

он сам. Вернее – его общество. Это в узком смысле, а в широком – вся общага. Весь этот коммунальный быт со временем начинал давить на любого, даже самого компанейского человека здесь, и спустя несколько месяцев большинству необходим был отдых. Самыми неуязвимыми для испепелявшей общажной тоски были пофигисты, вроде моего соседа, которым было всё равно, где смотреть в светящийся экран.

      В шесть сумка была собрана, и, завалившись на кровать, я стал придумывать, как убить оставшиеся три часа. В итоге тоже взял с полки ноут и засел в Интернет.

      Погода тем временем сменилась с типично летней на типично паршивую: полил мелкий дождь, зарокотала гроза, и поднялся ветер. У меня не было зонта, так что я попросил его у соседа.

      – Бери, на верхней полке, – сказал он, не поднимая глаз. Я пообещал вернуть вещь в целости и сохранности не позднее, чем через неделю.

      – Это только зонт, – ответил он.

      В девять я и мой багаж стояли на остановке в ожидании автобуса, а спустя полчаса – на перроне в ожидании поезда. Руки мои, державшие зонт и сумку, уже околели от ветра. Люди, стоявшие рядом, ругались и бранили всех, начиная машинистом поезда и заканчивая небесами. В девять сорок пять я вошёл в вагон и расположился на нижней полке. Вскоре поезд тронулся и отправился на восток.

      Я жадно читал книгу, торопясь закончить главу до того, как в вагоне погасят свет. Было около одиннадцати. Дождь за окном закончился, облака расползлись, и теперь на небе был виден красный диск луны. У меня разболелась голова. Я отыскал в сумке таблетку анальгина, съел её и запил колой, которую чуть не уронил, когда снаружи выстрелил раскат грома.

      – Бляха-муха, – вырвалось у меня. Я поглядел на попутчиков, желая увидеть их реакцию, но они уже спали.

      Когда свет вырубили, я убрал книгу и пошёл заваривать последний на вечер бич-пакет. Возле бойлера с кипятком кто-то лежал. Я решил, что это очередной перебравший пьяница, и не стал спешить к нему на помощь, но когда я увидел разлитый вокруг него чай и незакрытый краник бойлера, на душе сделалось тревожно. Перешагнув через мужчину, я закрыл краник и постучался к проводнику. Ответа не последовало. Подождал немного и постучался ещё. Снова тишина. Тогда я открыл дверь купе и увидел проводницу, спавшую на своей койке в полусидячем положении. Попытался разбудить её – безуспешно.

      – Извините, тут человеку плохо, – говорил я, продолжая тормошить её за плечо. Ноль внимания.

      Тогда я направился в первое купе, надеясь найти там кого-то, кто мог бы помочь.

      – Извините, там человеку плохо, – повторял я, пытаясь разбудить людей, но все они будто договорились меня игнорировать.

      Я вернулся к лежавшему в луже чая мужчине и похлопал его по щекам.

      – Ау, вам плохо?

      Из его полуоткрытого рта не последовало ни «да», ни «нет». Живот его поднимался и опускался, значит – он дышал и был жив. Я взял его же кружку, сбегал в туалет, набрал холодной воды и плеснул ему в лицо. Ничего.

      Во втором